под нос Тогойкин.
Но Вася оставил его слова без внимания.
Тогойкину было явно не по себе. Конечно, он человек некурящий и потому не знает, что значит хотеть курить, да еще так хотеть, что свет становится не мил. По его разумению, человек может так мечтать о пище. Вот голодный человек. А вот она, пища, рядом. О чем же еще он может думать? Естественно, о пище. Ведь не кто иной, а именно он, Вася, держал в руках сухари и предлагал занести их в самолет и поесть, запивая чаем.
Так размышлял Тогойкин, стараясь оправдать свое подозрение. Но это его не успокоило.
А на «комсомолец Губин» Вася, видно, особенно обиделся! До чего же нехорошо вышло! Честного человека Тогойкин заподозрил в таких неблаговидных намерениях, а попросту говоря – в непорядочности. И еще старается как-то вывернуться. Вот это уж в самом деле непорядочно! И за какие окаянные грехи их угораздило провалиться именно в этой безвестной и бесконечной дремучей тайге? И живности-то никакой тут не видно, кроме черного ворона да этих лесных чечеток…
– Зато у нас много бинтов и йод тоже есть… Вася!..
– Что? – Губин посмотрел на Тогойкина и спросил второй раз: – Ну что?
Уставившись друг на друга, они некоторое время молчали. Наверно, Губина начала донимать боль в сломанной руке. У него мелко дрожали губы, вздрагивали и хмурились брови. Потом брови опять начинали расходиться и губы разглаживались. Очевидно, боль накатывала приступами, схватит, сожмет, потом отпустит. Так вот речная волна выкатывается на берег, выплескивается на песок, потом свертывается и уползает обратно в реку. При этом всякий раз песок темнеет, тяжелеет, потом опять светлеет, и становится легче. Но тут-то его непременно окатит новая волна…
Тогойкин досадует на себя и раскаивается, ему жаль парня. Он кинул взгляд в сторону папирос и тихонько, почти шепотом, сказал:
– Вася, ведь если тебе очень хочется…
Губин словно только и ждал этого, он буквально кинулся к папиросам.
– Да? Можно? – и вдруг махнул рукой и отскочил назад. – Нет, не надо! Прошло!.. Не надо. Так, значит, тут йод… Словом, аптечка…
– Ну ладно, Вася, зайдем, поглядим, как они там…
Когда парни вошли в самолет, там шло чаепитие. Оказывается, нашлось три железных кружки. Коловоротов остудил в одной кружке чай и медленно капал его в рот Калмыкову. А тот, бедняга, лежа без памяти, вроде бы глотал, облизывал губы. Из второй кружки самостоятельно пил капитан Фокин. Даша копошилась возле радиста Попова, а Катя, держа кружку, пыталась напоить Иванова.
Завидев Тогойкина и Губина, Катя обернулась к ним и прошептала:
– Не пьет, подержит во рту и выплевывает… Может, горячий очень!
Фокин напился чаю и то ли уронил, то ли бросил кружку через плечо.
– Я выпил! – гордо заявил он. – Хлеба нет ведь?
Иванов пробормотал что-то непонятное. Катя наклонилась к нему и сказала:
– Пусть остынет, да? А то горячо!..
Иванов понял и кивнул. Моментально подскочил Тогойкин, схватил лежавшую на полу кружку, пулей