Смотрю на кучу одежды и на незакрывающийся чемодан, и снова хочется плакать, но я этого делать не буду. Я взрослая, самостоятельная, уверенная в себе и своих силах девушка. Я со всем справлюсь сама. Не бывает безвыходных ситуаций. Закрываю глаза, считаю до десяти, дышу, как учил психотерапевт.
Наконец удалось застегнуть чемодан, дорожная сумка тоже полна вещей – и откуда они только взялись? Накинула шубку, кое-как выкатила чемодан из квартиры, не закрывая ее, стучусь в соседскую дверь.
Аркадьевна открыла уже в голубой маске на лице, я сунула ей в руки ключи:
– Получите, и привет племяннику.
Стелла Аркадьевна что-то сказала, но я даже не стала ее слушать, вызвала лифт, но он не приехал.
– Да не может быть! Только не это! Ну, пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Можно было проклинать всех святых или возносить молитвы, но лифт не трогался с места. Потопала к лестнице, дело было нелегкое: спускать большой чемодан с сумкой с девятого этажа, да еще на высоких каблуках. И почему я не переоделась и не переобулась?
По спине стекает пот, но я сделала это, вышла на улицу наконец, вдохнула морозный воздух, усевшись прямо на лавочку, засыпанную снегом. Надо вызвать такси, катить дальше по сугробам чемодан я просто не смогу физически.
Но телефон оказался разряженным.
– Черт! Ну как так-то?
Как назло, ни одного прохожего, время почти девять вечера, но хоть кто-то должен пройти мимо и помочь беспомощной девушке. Что, все собаки района перестали писать, а местная гопота – пить пиво?
Задница замерзла сидеть, я встала, попрыгала, одергивая офисную юбку ниже, натягивая берет на голову. Сидеть дальше нет смысла, надо идти на дорогу, поймать такси, доехать до гостиницы, принять горячую ванну, и гори все синим пламенем. Хорошо, что завтра суббота – выходной, за это время найду какую-нибудь конуру на оставшиеся деньги.
Иду сквозь двор, качу чемодан за собой, вспоминая этот прекрасный, конечно, в кавычках, день. Сука злобная, Валентина Петровна – а если просто, то Вафля – постоянно придирается ко мне, будто больше не к кому. Все три недели, что я там работаю, вот все три и придирается. То говорю не то, то не те документы распечатываю, вот сегодня отчитала за то, что выбежала на улицу.
Тот самый Вершинин забыл карту, не могла не вернуть, выбежала прям как была, хотя не надо было. А он симпатичный, такой мужественный, смотрел странно, а когда подхватил на руки и понес, даже дух перехватило.
– Ай!
Оступаюсь, тут же яркий свет фар ослепляет глаза, жмурюсь, отворачиваюсь, лечу на грязный снег обочины, визг тормозов. Кричу, словно меня режут, но страшно до ужаса, что вот сейчас меня, в самом расцвете сил, молодую, красивую, не сказать, что сильно умную, задавят, а мне всего двадцать три года, вся жизнь впереди.
В ноге острая боль, кричу громче, прикусываю губу, слезы текут ручьем.
– Да куда ты, курица, прешь прямо под колеса? Жить надоело?
Сижу задницей на обледеневшей дороге, глотаю слезы, держусь за лодыжку. Розовая шубка заляпана грязным снегом.