по словам Бедридзе, лучше видно всё. Мест для наводчиков, несмотря на разруху, было достаточно – рядом лес, сел на дерево с биноклем и сигналь зеркальцем. Солнышком вон светит. Ночью фонариком. Тут бы засаду устроить… Сесть самим на деревья, что повыше…
И вроде как, со слов младшего лейтенанта, всё вокруг прошерстили, да не один раз, а эффекта никакого почти. Очень часто бомбят эшелоны.
– А с собачками искали?
– Было дело, – ответил младлей. – Но потом Рекс под бомбежку попал, хребет ему перебило. Мучился так, что не описать. Неделю еще прожил, на руках выносил его на улицу.
Бедридзе тяжело вздохнул. М-да… Война, она не только людей убивает, но и животину тоже. Мне по прошлой своей жизни лошадей больше всего было жаль. Скольких мы добивали после разных обстрелов да бомбежек…
– А новую прислать?
– Обещают…
Я себе мысленно галочку поставил – это дело надо бы ускорить. Приедем, узнаю, кто у нас там главный фронтовой собаковод. Потому что не дело, когда рядом со штабом будут прогулочным шагом немецкие наводчики ходить. Почему-то вспомнился киевский Пират. Интересно, как он там в оккупации? Люди мрут тысячами, а собаки так и вовсе первый номер на погибель. Хотя Пират был ушлым псом. Может, и выживет.
– Тащ болковник, тут местные говорят… – влез в разговор Ахметшин.
Вот накажу обязательно. Что за привычка дурная – панибратствовать при посторонних. Порядок должен быть. Между собой – другое дело, а вот так… Тяжело, что ли, уставщину изобразить?
Но только я открыл рот построить татарского выскочку, как подлый паровоз, тот самый, стоявший неподалеку, дал гудок. Так что и нагоняй в пар пошел. А потом и вовсе не до того стало, потому что кто-то, обладавший голосом посильнее моего, завопил: «Воздух!!!»
И мы бросились вслед за Бедридзе к ближайшей щели.
Где-то замолотили зенитки, но не очень обильно почему-то. Кто-то прыгнул к нам, и мне за воротник посыпалась земля с бруствера. Развернуться посмотреть, кто это к нам присоединился, не получалось – тесновато немного. Зато под ногами пискнул котенок – маленький, с рыжими пятнами и голубыми глазами. Он уцепился своими крохотными коготками за мою одежду и вскарабкался на грудь, заглядывая мне в лицо. Откуда он здесь взялся – неизвестно. Голодный, наверное, но предложить мне ему нечего. Вот погладить могу, мне не трудно. Хотя котейке не есть хотелось, а выжить – трясется мелкой дрожью да жалобно попискивает.
И тут с противным свистом начали падать первые бомбы. Видать, не очень помогли те зенитки, которые за первыми взрывами слышать перестали. Густо кладут, твари.
И тут рвануло так, что у меня в глазах потемнело. А потом еще. И еще. С бруствера нас уже грунтом солидно закидало, да и так какого-то мусора насыпало. Хорошо, что я по старой привычке рот открыл и голову руками прикрыл. Не иначе боеприпас рванул в том составе, возле которого мы были.
Продолжался этот ад минут двадцать, потом взрывы стали реже, потом сошли на нет. Бухало только возле поезда.
Я