обоим здания с вычурной вывеской. При свете дня угрожающей, она, как и всегда, не выглядела, но то, что скрывалось внутри под эгидой невнятного названия, должно быть, вызывало у проходящих мимо людей больший интерес.
Покинув автомобиль, Оуэн нацепил уже привычные для меня солнечные очки, которые на этот раз были отнюдь не средством защиты от нежелательных визуализаций, а использовались по своему прямому назначению. На улице стояла кошмарная июльская жара.
– Идем? – Джереми заметил, что после того, как таксист уехал, я не сдвинулся с места. – Или что не так?
– Понял. – Я поднял на него глаза. – Понял, что должен сам сделать этот первый шаг. И знаю, что меня останавливает. Вдруг с Константином и вправду все не так уж и просто? Вдруг с ней происходит что-то по-настоящему плохое и я уже опоздал? Может, она не просто обиделась, может, ей не дают со мной общаться?
Мужчина спустил очки на переносицу и с ухмылкой посмотрел на меня:
– Ты не слишком увлекся перипетиями Бодрийяров? Или все еще находишься в поисках адреналинового всплеска посочнее?
– Не хочешь – не верь. – Я вновь натянул на себя шапку. Нет, расставаться с ней окончательно было рано. – Я вот тебя выслушивал, хоть и не всегда доверял.
– Я верю, Боузи! – Джереми развел руками. – Просто иногда узколобый хлыщ – это узколобый хлыщ, и ничего более. И если это так, то ты не сможешь помочь Иви, пока она сама не осознает, что сделала неверный выбор.
– Дай бог, ты будешь прав, Оуэн. – Я тряхнул головой и первым пошел к главному входу клуба «Hide and Seek». – Дай бог.
* * *
Бедно обставленный и маленький домик, что до сегодняшнего дня служил пристанищем для детей из «Приюта сестры Александры», навевал некоторые теплые воспоминания из прошлого. Невысокие стены были обиты деревянными досками, а каждый сантиметр скрипучего, изначально деревянного пола застилали махровые ковры со слипшимся от времени ворсом. Сейчас, в начале двадцать первого века, практически никто не использовал подобные покрытия, да и постеры с несвежими рекламными вырезками подтверждали то, что жилище сохраняло тот самый вид, что придали ему первые хозяева при въезде.
Уже четверть часа мисс Мертон бродила по двум этажам – туда-сюда и обратно – за сестрой Александрой и терпеливо ловила каждое слово начинательницы благого дела.
Сестра была человеком относительной зрелости, и черная одежда, скрывающая все, кроме лица и ладоней женщины, не позволяла точно определить ее возраст. Однако, несмотря на обилие морщин на открытых участках кожи Александры, пожилой соцработница назвать ее все же не могла. Скорее, безмерно уставшей. Такие следы, как думала Мертон, легко можно было бы скрыть косметикой, да правильной одеждой (именно так она и поступала сама, с тех пор как достигла невидимой возрастной планки «за сорок»), но, к сожалению или же к счастью (здесь наверняка каждый решает сам за себя), у рабы божьей не было на то ни права, ни возможности.
– …детки у нас особенные, – в сотый раз повторяла Александра,