с точностью до наоборот.
– Смеёшься? Это же не тигр и не ягуар – домашние коты на людей не бросаются. Ясно видно – Василий защищался.
Дюваль почесал переносицу стволом «стечкина» и согласился:
– Ты прав, Ваня. Ты целиком и полностью прав, но нам нужно срочно отсюда сваливать.
– Зачем?
– Милиция не станет разбираться в причинах получения этим юношей в рыло, а его виновность мы не докажем.
– Должны же быть камеры видеонаблюдения.
– Ага, должны… только они не работают. Собственно, именно потому я и хожу сюда. Как станешь отмазываться?
Шрёдингер хмыкнул, и перед носом у Дюваля оказалось раскрытое удостоверение.
– Вопросы будут?
Как раз у Жерара были не только вопросы, но и ответы. Он вообще плохо относился к парижской милиции – ту набирали преимущественно из отчисленных за неуспеваемость студентов, изгнанных из институтов, но не прошедших конкурсный отбор в армию. Менты (или ажаны, если по-старому) отвечали полковнику взаимностью. Да и ко всем остальным отставникам испытывали острое чувство мстительной зависти.
Академик выслушал аргументы товарища с нескрываемым удивлением:
– На самом деле так? Нет, я подозревал, что в европейских губерниях творится чёрт знает что, но надеялся на лучшее.
Дюваль недобро усмехнулся:
– Ваня, вы там в центральной России совсем оторвались от жизни и перестали ловить мышей. Или Владимир Владимирович думает, будто включение Франции в состав Земной Федерации автоматически делает местных жителей российскими патриотами?
Шрёдингер посмотрел на гарсона, начинающего подавать признаки жизни, и согласился:
– Этот точно не патриот! Но ведь коренных французов осталось не более десяти процентов, так?
– Так, – кивнул Дюваль. – Но ты вспомни, кем заселяли пустующие территории?
Полковник прав – после победы над лихорадкой и референдума о присоединении к Земной Федерации во Францию стали принудительно-добровольно высылать жителей Царьградского автономного округа и население прибалтийских районов Белоруссии. Само собой, расселяли мелкими группами и в разных местах, но передвижение по губернии ограничили только на первые двадцать лет.
– Местечковость и землячество расцвели буйным цветом?
– И круговая порука в том числе. Знаешь, Ваня, иногда просто хочется взять в руки автомат, зайти в ближайший участок и полоснуть от души по белоглазым чухонским мордам.
– Однако…
– Вот так-то вот! Ну что, сматываемся?
За что я больше всего уважаю своего академика, так это за жёсткость действий и скорость принятия решений. Да ещё непоколебимую уверенность в том, что любой человек, обижающий котов, – враг по умолчанию. А как приятно было видеть его одухотворённую предвкушением битвы физиономию! Только вот какой-то противник хлипкий нам попался – после единственного удара лежит в луже пролитого муската и прикидывается ветошью. Оно и правильно, целее будет.
Но