10 блюд и есть планы на несколько недель вперед. Сформировался образ: женщина всегда сильная, всемогущая. Образ мужчины как родителя и полноценного участника воспитания ребенка был совершенно дискредитирован.
Позже я поняла, что эта система когда-то помогла бабушке выстоять. Она в шесть лет потеряла маму, ее воспитывали старшие братья и сестры. Их было пятеро, бабушка была младшей. Ей никто не говорил о любви: все рано начали работать, нужно было выживать, крутиться в делах. У нее не было возможности побыть капризным ребенком и беззаботной девушкой, она рано превратилась в женщину, которая сама за себя в ответе. Некогда было плакать, да и некому было утешать.
Несмотря на крепкую хватку, она очень ярко показывала свою любовь ко мне. Периоды невероятной окутывающей нежности сочетались с железным контролем. Помню, как бабушка набирала мне целую ванну горячей воды, делала самую пушистую на свете пену, приносила мои любимые горячие тостики с сыром – я была на седьмом небе от счастья. У меня не было сомнений, что бабушка меня любит сильно, самоотверженно. Никто так меня не обожал, как она. Никто так не гордился и не радовался моим победам, как это делала бабушка.
Я смутно помню дедушку: бабушка затмила собой всех. От мужчины ожидали, чтобы он исправно ходил на работу, опрятно выглядел и не гулял. Сейчас я понимаю, насколько странно было, что дедушка спал отдельно в зале, а я спала с бабушкой на кровати. Это длилось не год и не два, а до семи-восьми лет. То есть я невольно занимала место партнера в отношениях и становилась вторичной выгодой для бабушки. Можно было не решать вопросы с мужем, все внимание было на мне.
В возрасте семи-восьми лет я начала что-то подозревать. Восхищение бабушкой, ее силой, быстротой, выносливостью, многозадачностью начало таять. Бабушка была везде и сразу: одной рукой вытирала пыль, другой мешала суп и одновременно смотрела, как я каллиграфично пишу прописи. Она никогда не плакала при мне, не позволяла эмоциям брать верх. Ей было стыдно показаться в слезах, но из-за закрытой двери я иногда слышала рыдания. У нее никогда не было ровного состояния – грусти или усталости, тихой радости. Всегда были два полюса – бурного счастья или злости.
Когда я пошла в школу, появились небольшие проблемы: кто-то обидел или грубо ответил, где-то я не поняла, не успела. Я начала считывать, что она ко мне относится как к своеобразному проекту, который непременно должен хорошо получиться. Я должна была быть умницей с бантами и косичками. Мне нужно было приходить в школу к 8 утра, и бабушка вставала в 6:30. У нее было много забот: расчесать мои длинные волнистые волосы и заплести косы, приготовить сложный обильный завтрак. В это время я начала понимать, насколько мне это не близко, как меня тяготит контроль.
Я знала, что в ее характере есть вторая сторона медали – умение наслаждаться жизнью, радоваться красивой одежде. Об этом говорили ее завитые светлые кудри,