из преподавателей помнил. Кто просто знал, что ежели пришел бывший воспитанник, то значит, ничего у него в жизни уже нет. Поэтому и старались Ивана все обиходить.
Сразу же дали, вернее попросили Ивана поработать.
Истопником. Уж очень пил дядя Саша, который ещё при Иване с углем возился. Иван согласился, но просил дядю Сашу не трогать и даже готов был на полставки. Но работать, как целый день.
Там же в котельной и закуток оборудовался. И стало здорово. До того, что и какие-то женщины стали в дежурство Ивана заглядывать. Просили, чтоб зашел в барак, посмотрел, чего это батареи не теплые.
Иван заходил. Да. Разное, правда, бывало, но Ивану упреков никто не устраивал, скандалов не чинил. Иван просто просил прощения и уходил. И женщина понимала – нет, не удержать его.
В душе у Ивана была пустота. Горечь и тоска. Которую он не показывал. Не показывал, да женщины все чувствуют. На то они и женщины.
А через год окончилась лафа Ивана. Вызвала его директриса. Новая. Но, видно, неплохая баба, как Иван про себя отметил.
Неплохая, потому что была зареванная вся. Тушь давно плыла по щекам.
Сказала – держать его на работе не может. И позвала пройтись по садику, что Иван и разбивал, живя здесь мальчуганом.
«Иван, милый, мне горько и больно, но есть такие суки на свете, что не дают жить вам, таким молодым да светлым мальчишкам», – и она снова заплакала. Вернее, заревела. А между всхлипываниями и затяжкой «Примой» сказала: «Поезжай в Калязин, к Полине Ивановне Кабановой. Она уж старая, все пишет нам, чтобы мы тебя разыскали. Да нам эти твари письма не отдавали. Случайно одно из твоего «Дела» я увидела, вот и адрес запомнила.
Прости нас, Иван, какие все вокруг сволочи». И снова принялась плакать.
Но Иван уже не слушал ничего. Вернее – не слышал. Он мысленно уже мчался в Калязин.
А пока добирался поездами, да автобусами, воспоминания его душили.
Его душил один день детства. Этот день он всю жизнь загонял, выгонял, выжигал из памяти. Ему удалось. Он не помнил ничего из детства до детдома. Но оказалось, все помнил. И теперь в автобусах да на грязных вокзалах, в плацкартных вагонах с запахами пота, ног, водки и курева – теперь плотина рухнула и он уже не сдерживал себя.
Воспоминания. Только один день детства навсегда отпечатался в сознании. Будто других и не было.
«Бог мой, гусь не дожарился. А ведь сейчас гости придут. Ой, что делать, Полина», – это голос мамы. «Поля, – плачущий голос мамы, – чернослив хоть положила? А яблоки?» «Да, не волнуйтесь, все положила». Это Поля, домработница и самая любимая после мамы и папы.
Но происходило на даче волнение необыкновенное. Гости собрались, но вели себя сдержанно. Мальчик видел, чувствовал – по всей даче разлился какой-то страх. А ему и интересно – ведь придет в гости друг отца, главный нарком по шпионам, как говорил папа, товарищ его старинный, Ежов Николай Иванович.
Мама бегала, плачущим голосом упрашивала Полину поторопить гуся. Гости были тихи, непривычно молчаливы, звякали рюмками.
Отец