политзаключенных. После отбытия срока домой не уехала. Пыталась устроиться в шахту, но под землю её не спустили по причине сильной истощенности, поэтому оставили работать на поверхности. Жила, как и Алька, в общежитии барачного типа. Их кровати стояли рядом. Вначале Алька осторожничала с ней. Как же – «враг народа»! Но Валентина оказалась очень порядочной и доброй женщиной. Они оказались одногодками, хотя Валентина выглядела куда старше. Ходила всегда чуть сгорбившись, с опущенными плечами. Волосы прямые короткие и полностью седые. Худое бледное лицо, взгляд как у побитой собаки. Одним словом – сломленный судьбой человек.
– Почему ты не едешь домой? Срок свой, как говорится, ты отмотала! – спросила как-то Алька.
– Некуда… да и не к кому, – тихо ответила она.
– Как это?
– В живых никого нет… В нашей квартире уже наверняка живут другие… Да и куда я со справкой об освобождении? Я, как ссыльная, не имею права удалиться за пределы поселка более чем на три километра. Если отъеду или отойду на расстояние более чем эти три км, мне за побег «впаяют» 20 лет каторжных работ. Я расписку давала. Ни паспорта, ни денег, ни новой одежды, ни я, ни другие «освобождавшиеся» вместе со мной политзаключенные, не получили. Вместо паспорта выдали справку, на обороте которой комендант три раза в месяц отмечает наше присутствие на месте ссылки. Без этого справка, так называемый «паспорт», считается недействительной… Видно, и помирать здесь придется.
Валентина уткнулась в подушку. Плакала она часто.
За пару лет они крепко сдружились. Алька везде её защищала и поддерживала. А нападок со стороны всякого отребья хватало. Политических ссыльных было много, но они не старались держаться вместе. То ли боялись, что их вновь обвинят в заговоре, то ли не хотелось вспоминать страшные годы, проведенные в лагере.
Алька много раз пыталась разговорить её о лагерной жизни, но у Валентины сразу мрачнело лицо, и она замыкалась. Прорвало её только один раз, когда Алька пришла вся в слезах с митинга, посвященного смерти Сталина.
– По кому плачешь? – зло спросила она, сидя за столом, – По этому палачу?
Алька встала, как вкопанная, моргая влажными ресницами. Она не сразу заметила стоящую на столе початую бутылку водки:
– Что ты такое говоришь! Ты пьяная?
– Хотелось бы напиться, да вот – стакан выпила, а толку никакого!
Алька присела на стул. Она никогда не видела Валентину такой, со злыми колючими глазами, налитыми ненавистью. Волосы взлохмачены, халат небрежно одет.
– Как ты можешь так про Сталина? Неправильно это! Он же войну выиграл, он…
– Аля, глупышка! Это не он! Это всё сделал народ, мы с тобой!
– Ну, он же руководил страной… партией! – пыталась возразить Алька, смахивая остатки слез.
– Партией? А почему ты не в партии?… Ты фронтовичка, на шахте тебя уважают!
– Да кто я? Простая баба! – пыталась ответить Алька.
– Ответь тогда на пару вопросов… Вот ты воевала. А почему война началась неожиданно, почему