поползла вверх по дороге. Через час с небольшим они уже сидели в егерской сторожке, пили чай с кизиловым вареньем и отогревшийся Яков в десятый раз рассказывал небольшой компании, состоящей из девчушки и пожилого угрюмого казаха, что он в Алма-Ату поехал, потому что название понравилось и один хороший человек посоветовал, сам-то он из Саратова, а в Алма-Ате у него никого нет, и он решил первым делом посетить Чимбулак, потому что это главная достопримечательность.
– Чудной ты, еврейчик! – повторяла девчонка, качала головой и подливала ему горячего чая.
– Ладно, спать пора, – наконец сказал пожилой казах. – Завтра на свету Жемка тебе Чимбулак покажет.
На следующий день они гуляли по ослепительной белизне снега. Казалось, что Жемка знала всё по эти горы, про озеро Иссык-Куль, которое оказывается совсем рядом, если, конечно, перелететь через перевал на крыльях. Про озеро Иссык-Куль Яков смотрел кино, там ещё красные маки были, много-много. Жемка засмеялась:
– Там красиво! И людей совсем нет! В мае можно поехать. Если останешься, конечно, – она задумчиво посмотрела на него.
– Я тут выросла, – сказала Жемка. – Родители альпинистами-спасателями работали, а когда погибли десять лет назад, меня дядя забрал, он тут егерь. Я летом в Москву ездила поступать в театральный, но не получилось. Теперь вот следующего года дожидаюсь, дяде по хозяйству помогаю.
– А я тоже в Архитектурный поступал, – сказал Яков. – Но чего-то больше не хочется.
– Нет, я буду знаменитая артистка, – сказала Жемка. – Знаешь, почему?
– Почему? – спросил Яков.
– Потому что мое полное имя – Жэтэм.
– Какой поэтичный казахский язык! – искренне восхитился Яков.
– Дурак ты! – засмеялась Жемка. – Какой казахский?! Жэтэм – по-французски «я тебя люблю». Мои родители, когда только познакомились, поехали по обмену на стажировку в Альпы. Там меня и зачали. Понятно? Пойдёшь на турбазу работать?
– Пойду, – согласился Яков.
Так и полетели зимние дни. Утром он убирал насыпавший за ночь снег, потом они с Жемкой обедали, потом он починял что-нибудь по мелочи в помещении турбазы. Горнолыжный сезон наступал только в начале, а то и середине марта, так что туристов почти не было, по вечерам они коротали время у камина в охотничьей гостиной и Жемка, принарядившись каждый раз по-новому, разыгрывала перед ним сценки из своих будущих триумфальных спектаклей. Она выступала то грозной Марией Стюарт, то придурочной суфражисткой из революционной пьесы, то таинственной незнакомкой из стихов Блока. Иногда она смешно надувала щеки и, скривив ноги и выпятив миниатюрную грудь, расхаживала по гостиной, повторяя: «Я – Лейла! Я – Лейла! Жена бакинского бабуина».
По субботам на дядином «газике» они ездили в город на базар. Жемка в коротком узорчатом тулупчике отчаянно торговалась на тарабарском и чёрные как смоль косички,