ла моду на «значимые» имена. Своего первенца назвала Рэмом (Революционная Электрификация Мира), второго сына – Кимом (Коммунистический Интернационал Молодежи), ну а на третьего фантазии не хватило, и он стал просто Львом. Должно было кому-то повезти. Кстати, он китаист и, говорят, очень даже неплохой – все еще мучает студентов-третьекурсников, с остервенелым пристрастием пытаясь научить бестолочей на экзамене, превращая оный в очередную лекцию. О нем попозже. Обо мне любимой.
«Мать моя женщина» всю жизнь хотела угодить свекрови, впрочем, ей это никогда не удавалось: что бы она ни делала – все в лужу. Однако попытки понравиться свекрови не прекращались: маман с настойчивостью маньяка предлагала на суд Александры Николаевны очередные книксены и глубокие реверансы. Вот взяла и назвала меня Олимпиадой в честь только что прошедшей Олимпиады-80 в Москве. «А что? Рэмику тоже очень понравилось: Олимпиада Рэмовна, а уменьшительно-ласкательное – Липочка». А Рэмику было по барабану, что Олимпиада, что Дистанция или Трибуна – без разницы, он десять лет ждал сына, а тут дочь. Бракодел, да и только. Вероятно, матушкин реверанс в адрес свекрови и на этот раз был недостаточно глубоким, потому как бабке моей это имя не понравилось. Она никогда не называла меня Липочкой, все больше «курица ты мокрая», хотя с теплотой в голосе и легким прищуром смеющихся глаз, отчего я делаю вывод, что к курицам она все же относилась благосклонно.
Медленно заезжая на утыканную до предела парковку перед главным входом в университет, я понимаю, что бабка была права: сейчас буду парковаться, как курица, – все по диагнозу. Только бы студенты мои были на парах – все же не хочется опускать свое реноме ниже плинтуса. Хотя, опять же, человек не может состоять из одних достоинств. Пусть моя водительская тупость будет маленьким дефектом к безупречному образу крутого препода, чтобы быть ближе к народу и не звездить слишком высоко.
Ать-ать-ать, по-ти-хо-нечку – все! Я припарковалась. Нашла местечко. Теперь можно выдохнуть и немножко посидеть в моей малышке: все-таки хорошо, что и ее, и мои габариты позволяют быть достаточно изворотливой.
– Олимпиада Рэмовна, а в какой аудитории у нас занятие?
Все же увидели, как я паркуюсь, ну да ладно, мне можно. Старость не радость, маразм не оргазм. Что это вылетело из подкорочки? Уж явно не старость – до нее еще далеко, слава богу. Неужели оргазм? Ну, только проблем в сексе мне не хватало… Ладно. Разберемся потом. Там еще что-то про маразм было, этого бы совсем не хотелось…
– В 19-А, если я правильно помню.
Ну вот, весь кайф сломали. Теперь придется делать над собой грандиозное усилие, чтобы оторвать нижнюю часть спины (как говорит мой французский коллега, стареющий ловелас со слащавым взглядом), собрать себя в кучу и топать на занятия, всем своим видом демонстрируя самодостаточность и высокий профессионализм. Моя бабка – Александра Николаевна – профессорша со стажем, таких не уколотишь. Такие, как она, уже и стоять могут, только держась за кафедру, – это такая подпорка для них, а оттащить от кафедры их можно только на кладбище, сразу ногами вперед. Лучшие из них входят в категорию божьих одуванчиков, худшие – старых мракобесов. Александра Николаевна – ни то, ни другое. С ней ухо надо держать востро, а хвост – пистолетом. Того и гляди припечатает острым словцом – потом еще долго репутацию восстанавливать придется. Что касается современного подхода к образованию будущих лингвистов, она в теме. С утра успевает просмотреть все вражеские сайты, ответить на письма коллег из Забугорья, написать пару отзывов аспирантам, выкурить сигаретку за чашкой крепкого кофе, приманчипуриться, «включить глазки перед зеркалом» – и бодрячком на работу. На общественном транспорте она не ездит:
«Зря, что ли, устраивала Леву на тот же факультет?». Возить теперь Льву Николаевичу семьдесят килограммов профессорского тела в обе стороны до скончания века.
«Ну что, „вьюноша бледный со взором горяшчим“, по коням!» – пристегиваясь ремнем, выдает Александра Николаевна утреннюю команду своему младшенькому. Тот ничего не возражает: бесполезно говорить матери, что он уже давно не юноша и не бледный и что не надо коверкать слова – знает, та обязательно найдет нужную аргументацию. А отвлекаться на ее бесконечные подколы и тратить энергию не в его интересах.
Я стараюсь не пересекаться с моими дорогими родственниками, благо работаю на другом факультете, к тому же не на полную доцентскую ставку, а так – читаю спецкурс по психологии бизнеса. Не корысти ради, а токмо для того, чтобы мозг держать в тонусе. Студентам бизнес-школы психология «до фонаря». Сейчас они в основном увлечены финансами и рынками, психология – это так, «на easy» – легкотня по-нашему. Это потом, когда они наруководятся в компаниях своих маменек-папенек, наувольняют сотрудников, наразводятся с женами, наругаются с партнерами, накувыркаются с любовницами – вот тогда в моем телефоне я услышу знакомое «Олимпиада Рэмовна, вы меня помните? Я у вас учился лет десять назад. Можно к вам на консультацию?». – «Конечно, можно! Милости просим, как говорится».
– Ну, ты и дрыхнуть! Скоро десять часов, жрать хочется! – Павел резко открыл дверь в спальню, где Липа досматривала воскресный сон, цветной и яркий по форме