им с маленькой годовалой Таней почти нечего. Огород, конечно, спасал, но картошка закончилась уже давно. Софья спустилась в погреб и перерыла его весь, пытаясь найти материны безделушки. В дальнем углу наткнулась на шляпную коробку. В ней оказалась роскошная, когдато белая шляпа со страусиными перьями, украшенная шёлковыми ромашками. Небольшая корзинка, на которой выведено ещё дореволюционной вязью «Все на борьбу с чахоткой», пара кружевных перчаток и потёртый бархатный кисет. В нём лежало одно роскошное кольцо с бриллиантами.
Софья примерила кольцо, полюбовалась блеском камней, отблеском бриллиантовых зайчиков, разбежавшихся по погребу от свечи. Увидела свои обломанные ногти, чёрные от земли руки и заплакала.
Вытащила коробку наверх. Таня спала, тихо посапывая. Софья поправила одеялко, плотно задёрнула шторы и открыла шляпную коробку вновь.
Собрала чёрные вьющиеся волосы в узел и, кусая губы, примерила шляпу. В старом, коегде с облупившейся амальгамой зеркале она увидела свою мать, в тот день, когда та познакомилась с будущим мужем и отцом Софьи – Гришкой Слямзиным.
Кружевные, пожелтевшие от времени перчатки Софья не стала натягивать на разбитые работой руки, погладила и вздохнула. Красавица… Какой она была бы красавицей, если бы…
Она устроилась работать в госпиталь санитаркой. И практически перестала бывать дома. Таня жила с ней, в сестринской. С кормёжкой там было полегче.
После войны Софья не раз развязывала бархатный кисет, в раздумьях смотрела на кольцо и прятала обратно. Не время. Ещё будет повод расстаться с ним. Шляпу больше не доставала, чтобы не расстраиваться. Было – прошло, не вернуть. Не о чем и разговаривать. Но иногда, иногда рассказывала дочери о бабке и деде то, что ей когдато рассказывала мать.
В шестидесятом их развалюху с другими соседними снесли. Их выселили на окраину. Вырыли котлованы и стали строить дома. Софья, иногда сама не зная как, оказывалась у могилы своего дома. Ходила, сидела совершенно потерянная. Малюсенькую квартирку на окраине она так и не признала своим домом.
Таня, приходя после работы домой и не находя матери, приезжала к поповскому дому и забирала расстроенную мать.
Когда дома выросли наполовину, Ольга решительно взяла бриллиантовое кольцо, снесла в скупку и оплатила первый взнос за однокомнатную квартиру в недостроенном ещё доме. Дочери не сказала.
А потом на свадьбу дочери подарила ордер на квартиру. Именно в тот дом, где стояла их развалюха.
Гришка Слямзин
Гришка Слямзин был бабник и вор. Да не просто вор, а конокрад. Хуже уж ничего и быть не могло в глазах почтенной пермской публики, но было. Гришка был красавец и цыган. Репутация – хуже некуда. И поэтому каждая девица на выданье мечтала оказаться у него в объятиях. И пойти с ним под венец. Дальше этого обычно девица ничего путнего придумать не могла. Могла представить выход из церкви (благо, что цыгане какие ни на есть, а христиане), под колокольный звон, ужас в глазах мамаши и дикую, судорожную