достаточно просто отклонить голову влево, чтобы пуля не задела ее щеку.
– Стрелять разучился, хрыч? Или солнце тебе зенки слепит?
Даже эти подколы, не только стойка и надменный оскал, в придачу с возбужденным взглядом – они от Шейна. Выравниватель готов поклясться, что он учил ее этому не специально, просто его приемная дочь была с ним всегда, как щенок на поводке. Она неосознанно переняла его привычки, некоторые, возможно, отсекла. Другие, изменила. Но факт на лицо, Гончая – отражение своего создателя. Черт, да старика доходит только сейчас, что даже ее чертово прозвище наемника, является всего лишь отражением Шейна.
Нет… Волка.
Это осознание, настолько очевидное и лежащее на поверхности, что все эти годы умудрялось обходить его стороной, заставляет Лекса рассмеяться, затрястись и стрельнуть еще раз, по совершенно безумной траектории, не целясь.
Конечно, пуля вновь пролетает рядом с наемницей, но никак не по направлению в ее жизненно важные органы. Однако, старику плевать, смех настолько сильно хватает его за грудки, что Джессика сама приходит в замешательство и вместо того, чтобы ринуться к нему, выбитому из колеи, и пронзить его насквозь, она просто стоит, хмуро сощурившись и покрепче сжав в руках оружие.
– Умираешь, дед? – как-то без огонька поддевает она, – Или это стратегия у тебя такая?
Лександр смеется, солнце действительно слепит его, но промахивается он, вовсе не поэтому.
– У тебя есть свое лицо, Гончая? – хрипло выдавливает он, справляясь с нахлынувшим адреналином.
– Что, прости?
– Покажи мне свое лицо, – Лександр стреляет еще раз, теперь уже точно, но девушка легко отбивает пулю, как и ожидалось, – покажи мне его, а не шейновскую рожу. На нее я уже насмотрелся.
Он ожидает, что она придет в замешательство, что разразится непониманием или гневной триадой. Но этого не происходит. Оказывается, старика еще можно удивить.
Потому что он никак не ожидает, что она выпрямится из стойки Шейна и сухо скажет:
– Ясно.
Не ожидает, что она закроет свои глаза. Не ожидает, что когда она откроет их, из них исчезнет гнев, уступив место странной пустоте во взгляде. Она уже принимает другую стойку, незнакомую ему, невиданную. Меч заносится влево, как для удара битой, правая нога поднимается, прижимаясь к подтянутому животу, а левая, чуть сгибается в колене. Что-то совершенно странное, ненормальное, он точно не видел этого у Волка. Чье это учение?
– Хочешь увидеть, на что способна я? Правильно понимаю?
Даже этот голос, как механически сконструированный, ему не знаком.
Так это – настоящая Гончая? Вот что она открывает в себе, когда прячет сущность Шейна в глубину своего сознания?
– Тогда я покажу тебе, взамен на проход.
Давно старик не чувствовал такого азарта. Уже семь лет, если быть точным. Семь лет с тех пор, как Шейн помер.
– Договорились.
Выравниватель и до этого момента, не собирался щадить девочку, даже если она являлась дочерью