презирать. Я со своими что обычно часто делаю – с задачей выпускаю их в народ. Скажу одной: Шарлотта ты Корде, и выпущу её искать Марата. Без крайностей – не надо убивать, а просто довести до должной грани. Ведь театральность – это жизненный инстинкт. А делать театр калькой жизни – преступленье.
Так приблизительно прошел их разговор.
«Все надо уточнить», – решила Яна. И раздобыла сразу где-то том – Евреинов, раскрыла наугад и зачиталась. Потом Никите сделала рассказ:
– Кутасов интересно может сделать, поскольку он шизоид – that is true[3]! Я вспомнила – Малевич говорил. Что не искусство отраженьем будет жизни, а отблеском искусства будет жизнь. Запомни слово – театрализация. «Театра», вот, «лизация» всего – поступков всех и хода нашей жизни. Евреинов так думал и учил. По мне – все чересчур замысловато. И не для каждого, на избранных людей.
– Да бог с ним, с режиссером. Театральность? Меня заклинило – хочу отснять кино! И что отказывать, могу позволить. В честь новообретенного отца.
– Потом – Евреинов! Вот тоже мне пророк. Хотите истины – припомните Шекспира:
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Вернемся к тексту: Геленджик, премьерный день.
Гостей, приехавших с Никитой, было трое. Все – русскоговорящие, живые, в искусстве, вроде, знающие толк. Приехав загодя, все в меру отдохнули, смогли воспрянуть для премьерной суеты. В то утро все сидели на террасе в расслабленной беседе ни о чем. А именно – о море, о России, о жизни, о сегодняшнем кино. Все знали ту картину обстоятельств, что Салтыков решил представить на экран. А Кларен Бадуэн, историк и русист, она так вовсе изучала тот период, всех знаменитостей и царскую семью.
Кино в России! Эйзенштейн, еще Тарковский – единственно, что было на слуху. А кто Кутасов с его собственной концепцией, услышали недавно в первый раз. Загадочно, что он там смог наснять.
Однако Яна, пообщавшись с режиссером и выяснив, что он совсем не прост, сочла разумным деликатно подготовить, а проще – снивелировать сюрприз, И вкрадчиво с усмешкой начала:
– Наш режиссер, он самобытный чересчур. Его не трогают ни время, ни детали, ни помыслы, ни взгляды – ничего. Все повторяет без конца – ассоциация, надеется построить целый ряд. Его учитель, как считает он, Евреинов, пропущенный философ, режиссер. Мечтал о «театра» (слово трудное) «лизации», и много что о ней понаписал. Его заветы для Кутасова, как знамя. Кто знает? Может, будет ничего. Что точно – непременно позабавит.
– Выходит – это авторская вещь? Без должного вниманья к персонажам?
– Не знаю, но боюсь, что это так.
Все будто призадумались, молчали. Мисс Кларен Бадуэн смотрела в горизонт. И вдруг так горячо заговорила:
– О, Господи, там столько материала! Какие личности, какой диапазон. И князь великий Костя Константинович. Он тоже гомо был сексуалист.
– Фильм не затронул этот