Ну, убьют. Коты перед смертью не плачут! И Паша не плакал. Значит, мне тоже нельзя. Всё что остаётся – держаться, раз уж так влип по дурости. Все мы смертны. Двух смертей не бывать. На ошибках учатся. Опыт приходит с пиндюлями. Всё что нас не убивает – делает сильнее. Что там ещё на эту тему? Назвался груздем – сиди и не хрюкай! Страшно конечно. До колик в животе страшно! Но ведь тут вон сколько наших! И никто не стонет. Прочитали молитву тихонько, лбы перекрестили и уснули. А на мне креста нет. Я не крещёный. Наверно, мне нельзя креститься? Или можно? А как? И что при этом говорить? Ведь ничего не знаю, позорище ходячее!
Я ещё убил пару особо назойливых комаров, потом всё же рискнул и робко помахал скрюченными пальцами правой руки перед лицом и плечами. И снова провалился в сон.
Разбудил меня толчок в грудь: невысокий солдат в респираторе стоял надо мной и пихал носком ботинка. Было светло, верещали какие-то райские птицы, народ в амбаре шевелился, кто-то шёл к яме. Я поднялся, перешагнул через матросика и пошёл вслед за конвоиром, сложив зачем-то руки за спиной. Выйдя из ангара, я зажмурился и задохнулся от обилия света и свежего воздуха. Но толчок в спину чуть не сбил с ног, и я стал шевелить затёкшими ногами, стараясь не отставать от переднего конвоира.
Меня привели в забавного вида хижину на коротких сваях, с фанерными, плохо подогнанными стенами, и крышей, покрытой какой-то толстой соломой. Я зашёл внутрь и остановился. У входа стоял маленький детский стульчик в красный лепесток, и человек, сидевший за столом, молча показал мне на него. Я сел, упершись коленями в плечи. Пузатый дядька в военной форме, состоящей из выцветшего кителя и коротких шорт, сидел в плетёном кресле за столом, широко расставив ноги и вытирал пот со лба. Хотя солнце только всходило, было уже очень душно, на небе крутились чёрные тучки. Я тоже вспотел в своём спортивном костюме производства города Иваново и надписью «Я люблю Америку». Снять его я не рискнул, потому что под ним у меня были только звёздно-полосатые плавки: в бараке парни могли не понять.
Пузатый мало походил на военного. Лет хорошо за пятьдесят. Лысина. Остатки всклокоченной волосни клочками свисали с затылка на засаленный воротник. Уставший нездоровый вид. Стойкий запах пота и алкоголя. Он глянул на меня, абсолютно не заинтересовался и продолжил тыкать одним пальцем в экран своего ноута. Два моих конвоира сели в тень пальмы метрах в пяти от входа, положили автоматы на колени и явно настроились провести в этом положении не меньше часа. Вскоре пришёл ещё один пузатый в шортах и запахом пота и алкоголя, немного моложе и щекастее своего коллеги. Получив разрешение сел возле первого и спросил меня с ужасным акцентом:
– Фамиллиа. Иммяа. Воинскойэ сфанниээ. Целль припыттиаа. Отвечатть чеснаа. Быстраа.
– Бойнович Владимир Николаевич. Приплыли позагорать на пляже с товарищем. Товарищ взорвался на мине. Меня сюда привезли. Звания никакого нет. В армии вообще не служил.
Щекастый