встречи стали реже. А весной 1942 г. ходили за тюльпанами в Терский хребет, посещали концерты знаменитостей.
Мои родители стремились прервать наше сближение. Я протестовал, отстаивая свою свободу. Как относилась ко мне мама Иры, я не знал. Одноклассники, ничего не высказывая прямо, пытались развеять мое увлечение. Шурик Лихарев со своей подружкой пригласили меня в компанию девочек, одна из которых под аккомпанемент гитары спела песню А. Вертинского, которая заканчивалась так:
…А потом – города, степь, дороги, проталинки…
Я забыл то, чего не хотел бы забыть.
И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»
Я и виду не подал, что это относится к нам с Ирой.
Взаимные нежности с ней в парке на скамейках и на траве становились горячими. Однажды она предоставила мне свободу действий, но определенной черты мы не перешли. Моя уверенность в себе ослабла, и мне стало казаться, что наши отношения ее не вполне устраивают. Она любила танцевать и хотела обучить меня, настаивала, но я не мог преодолеть какое-то предубеждение против галантных танцев, да и смущало, что ростом был ниже нее. Сопровождал Иру в клуб на танцы и стоял рядом. Ей было досадно, что из-за моего присутствия ребята не приглашали ее. Это вело к размолвкам, и мы встречались все реже.
А в школе мой последний год оказался очень напряженным. Участие в ряде летних мероприятий райкома комсомола, в помощи совхозу, где поработал трактористом, обернулось выдвижением меня в комсорги школы. Впервые занялся комсомольской работой. Потребовались также усилия, чтобы добиться отличных оценок по всем предметам. Начал усердно изучать немецкий язык, осваивал военный лексикон и готический шрифт. Мечтая поступить в Украинский физико-технический институт, с увлечением занимался аналитической геометрией. Военрук учил нас окапываться, проползать под проволокой и чистить винтовку. А интерес к ходу войны побудил меня составлять для себя по материалам газет и журналов обзоры ожесточившихся тогда военных действий в Африке и на Тихом океане. Продолжал писать заметки, иногда публиковавшиеся в газете «Грозненский рабочий».
Узнать местонахождение эвакуированного из Харькова УФТИ не мог, и подумал стать журналистом-международником. В апреле послал запрос в Москву в Высшую дипломатическую школу. Ответ исключил для меня эту возможность: принимают только достигших 18 лет и, желательно, имеющих высшее образование или соответствующий опыт работы. А мне в мае 1942 г. исполнилось лишь 16.
В дни сдачи выпускных экзаменов мы видели над Грозным известный нам по рассказам эвакуированных немецкий разведывательный самолет, прозванный «рамой». Вскоре – 31 мая нам выдали аттестаты о среднем образовании. Отличников было мало, но большинство неплохо усвоило основы наук, а вместе с ними и советский патриотизм с коммунистическим интернационализмом. Этим и почерпнутым от родителей рационализмом и атеизмом определялось