на часы. Час ночи. Пора возвращаться в реальность.
– Ой! – Я услышала знакомый скулеж. – Это же Нико.
Я поспешила открыть балконную дверь, и песик протрусил в мою комнату. Зато я вышла на балкон и блаженно подставила лицо холодному южному ветру, от которого в мыслях у меня прояснилось. Я полной грудью вдохнула аромат эвкалипта и печного дыма – где-то топили дровами из квебрахо[6]. Диего тоже вышел на балкон и встал рядом со мной, опершись на перила.
В прошлый раз мы были вдвоем в темноте, когда Диего обнаружил меня под дверью клуба, где я дрожала от холода в куцем платьице Роксаны, да еще и на высоченных каблуках, на которых, о диво, очень ловко передвигалась. Весь вечер мы с Диего переглядывались через танцпол издалека, но никто не делал первого шага. А уже в два часа ночи, когда Роксана сказала, что ее папа ждет нас на улице, я ответила: «Мне нужно попрощаться с Диего». Но потеряла его в толпе танцоров и девушек, раздающих леденцы, – шла первая неделя июля, начало зимы, и была традиционная Неделя сладостей, La Semana de la Dulzura. Я вышла на улицу, однако ни Роксаны, ни ее отца с машиной не нашла. А пойти домой в таком виде было немыслимо. Я просто не дойду. Меня уже охватило отчаяние, и тут кто-то тронул мое плечо. Я рефлекторно отшатнулась, готовая врезать любому приставале.
– Давай махнемся? – предложил Диего, протягивая мне желтый леденец на палочке. Ведь в Неделю сладостей и полагается меняться конфетами и при этом целоваться.
У меня в руке как раз был розовый леденец – Диего такие любил больше всего. Судьба подарила мне шанс, и упускать его я не собиралась. Через считаные часы Диего должен был улететь – может, я его больше никогда не увижу.
– Леденец отдам, но за поцелуй. Все знают, что розовые вкуснее желтых.
Диего блеснул глазами и игриво прикусил нижнюю губу. Друг к другу мы наклонились одновременно. Губы и язык у Диего были такие сладкие, что я опьянела; в его руках было так тепло, что я таяла. Когда кто-то рядом восхищенно и завистливо присвистнул, мы расцепились, хватая ртами воздух. Меня снова заколотила дрожь, и Диего накинул на меня свою куртку.
– Пойдем обратно, – сказал он мне на ухо, и еще несколько ночных часов мы провели в клубе, никого вокруг не замечая, так, будто ему не надо было улетать.
Прошло больше года, и мы снова рядом. И оба дрожим и смущены так, что слова не идут с языка.
Мне так много хотелось ему рассказать. Про чемпионат и про то, как я веду двойную жизнь и скрываю, что я футболистка. И про то, как я истосковалась по нему. И как обиделась, когда он пропал с радаров. Да и он сам столько еще не рассказал мне! Про Турин, про бразильца Луиса Фелипе, его соседа по квартире. Но час был поздний, и я решила – лучше смолчу, чтобы не ляпнуть лишнего. Опустила взгляд на его руку и увидела на кисти татуировку. Ее слегка прикрывала простенькая алая ленточка – оберег от сглаза. И еще ее прикрывали дорогие часы – ничего общего с подделками, которыми торгуют на площади Сармиенто. Я схватила Диего за кисть и прочитала: