очередь флейтист и дирижёр Мамонов, оркестр которого сыпал сверху блестящие мелодии знаменитых макаронников Россини и Доницетти.
– Трико только одного размера! – предупредила Никонова.
Все поняли: брали на директора. А у него внизу – как у контрабаса, только смычка на талии не хватает. Мамонов, который голосом и ростом напоминал свой деликатный инструмент, развернул великанские штаны, приложил их к подбородку и покраснел, как крепостная девушка.
– Бери, Мамонов, – советовали из очереди, – будешь под фрак носить. Главное, манишки не надо. Прицепишь бантик – и вперёд…
Мамонов вконец раскраснелся – ну флейтист, что с него возьмёшь – и кивнул в сторону белоснежной стопки:
– Тогда вот это. На супругу Веру Степановну.
– Размер? – торопила Никонова.
Мамонов ободрился. Кокетливо улыбнувшись, он приосанился и широко развёл руками, словно собирался грянуть «тутти» всего оркестра.
Очередь заволновалась: побыстрей нельзя?
– У нас дивертисмент заканчивается! – торопили хореографы.
Никонова решила помочь. Она вышла из-за стола, и, игриво подбоченясь, повела бедром: как на меня?
Мамонов заблагоухал. Он свысока – насколько мог – глянул на Никонову, сравнивая пышные формы супруги с корявым бедром профсоюзного лидера, и задумался, ища достойный эталон. Мужчины потеснились, облегчая Мамонову досмотр.
– Ну прямо «Суд Париса!» – смущённо хихикнула Люська и задвинула свой тощий зад за тумбоподобного Горяева.
– Вот! Как у Жени! – нашёлся, наконец, Мамонов.
– Тогда пятьдесят второй! – мстительно сверкнув очками, Никонова протянула коллеге что-то длинное и белое, с манжетами до колен.
– Как это пятьдесят второй? – вспыхнула Женя. – У меня всего пятидесятый!
Мамонов глянул на часы и засуетился, ища, куда спрятать интимный предмет. Не придумав лучшего, он сунул панталоны под свитер и заспешил наверх. Из-под свитера дирижёра торчала длинная белая штанина.
– Сейчас придёт в свой оркестр, взмахнёт руками…, – ехидно прокомментировала Никонова.
– Ты погляди, новенький-то наш! – зашептала Люська, показывая на хореографа Жулина. Отбросив ложную скромность, он разглядывал на свет панталоны гигантского размера, а затем, грациозно отставив ножку, приложил их к себе.
– Супруге? – полюбопытствовала Никонова.
Жулин утвердительно кивнул головой.
– Это он своей балерине? – ахнула Люська. – У неё же… – она стиснула кулачки, изображая бёдра Жулиной. – Нет, кроме шуток, на кого он их напяливать собрался?
Она завертела головой, ловя на антенны шпилек заинтересованный шёпот коллег.
– Нет, ты погляди, мужики сейчас все панталоны расхватают! А этот-то кому берёт? – Люська имела ввиду безнадёжного холостяка, скрипача Арсения Штивеля. Обернув скрипичный гриф всё тем же интимным изделием, он бережно, как любимую девушку, укладывал скрипку на бархатное ложе футляра.
Опанталоненные