я свои действия, а потом киваю на тарелку, стоящую перед Ритой: – Орешек, кушай, приятного аппетита.
– И тебе приятного аппетита, Стас, – отвечает она.
Лазанья оказывается очень вкусной, как и чафан. Шеф-повар тут явно на высоте. Да и порции подают не маленькие, как в некоторых заведениях, а такие, чтобы действительно можно было наесться.
– Хочешь? – показываю я Рите на салат. Она не отказывается:
– Ну давай попробую кусочек.
Я протягиваю ей полную вилку, но, когда она пытается забрать прибор, не разжимаю пальцы.
– Открывай рот.
Она смеётся, но покорно раскрывает рот, как птенец, который ждёт червяка от мамы. Я кормлю её с ложечки (с вилочки), и мне это ужасно нравится. Рита поступает точно так же, когда ей приносят фондан, – кормит им меня и специально вымазывает мне в шоколаде нос. Мы веселимся, дурачимся, и я совсем забываю про то, что нервничал перед нашей встречей.
А потом мы заказываем второй чайник чая и, пока ждём, Рита продолжает свой рассказ про родителей. Все время, пока она говорит, я не свожу с неё глаз и чутко прислушиваюсь к тону голоса – чтобы, если вдруг голос дрогнет или она заплачет, если я пойму, что говорить ей тяжело, мгновенно попросить её перестать. Но, кажется, то, что она делится этим со мной, не вызывает у неё сильных эмоций, и поэтому я просто слушаю дальше.
– В общем, папа не выдержал и ушёл, – рассказывает Рита, складывая из салфетки крошечный самолётик. – Меня хотел забрать с собой, но мама вцепилась клещами, в итоге они меня делили через суд. Я хотела жить с папой, но меня оставили с мамой. До сих пор не понимаю почему, ведь папа всегда заботился обо мне больше, чем она… Ну вот. Папа сначала уехал за границу, долгое время там жил и работал. Там же, кстати, и со своей второй женой познакомился, и братик мой там же родился. В Россию они только три года назад вернулись, в Питер. Я к нему тогда летала… И продолжаю летать каждые каникулы. Он сюда редко приезжает… А до этого мы не виделись много лет, только по телефону разговаривали… Папа платит маме деньги на меня. Официально они мои, мне на дальнейшую жизнь, но до моего восемнадцатилетия ими распоряжается мама. И может, нехорошо так думать, но иногда мне кажется, что она эти деньги не откладывает, как обещала папе, а тратит. Потому что она страшно боится каждый раз, когда мы ссоримся, что я расскажу о наших скандалах папе. Просто папа её предупреждал неоднократно, что если я хоть раз ему скажу, что мне с мамой плохо, он меня тут же заберёт. И деньги, соответственно, платить перестанет. Она каждый раз, как мы ссоримся, потом умоляет ничего не говорить отцу. Боится остаться без денег и одна.
– То есть не дочь потерять боится, а просто одна остаться? – с отвращением уточняю я. Мать Риты становится мне противна.
– О, у неё пунктик на этот счёт, – со смешком отзывается Рита и метко отправляет самолётик мне в нос. – Она считает, что её никто не любит, она никому не нужна и все только и делают, что её оставляют. Сначала тот парень, потом папа, а теперь я. Она поэтому ещё так зациклена