на той же планете оказалась? Тут у людей мозги есть? Ну там, не знаю, критическое мышление? Такое ощущение, что я сейчас живу в мечте всех правителей – стране дураков. С другой стороны, не зря же Смерть меня дурой назвала?
***
Итак, я Мила Ершова, мне десять лет, обретаюсь сейчас в палате выздоравливающих областной больницы. Доставили меня экстренно, с того места, где моя копчёная тушка валялась неподалёку от сгоревшего автомобиля с двумя трупами внутри. Трупы разнополые, так что вполне сошли за родителей, никакой мистики. Одновременно с этим появилась ориентировка на девочку десяти лет с указанием на шлейф трупов, тянущийся за ней. Интересно? Ещё как, потому что так не бывает!
Можно было бы отнести всё произошедшее на счёт богатой наследницы или каких подковёрных игр, но просто именно так оно не делается. В отношении ребёнка таких обвинений не выдвигают по причине законов нашей страны, на которые, конечно… Но не настолько же! Вот и выглядит всё это странным. Девочку с фото из ориентировки я запоминаю, благо она на стене висит, но, опять же, так никто не делает – значит, имеем загадку, меня непосредственно касающуюся. Это пока неведомый враг не знает, как я выгляжу, а потом – мало ли что…
Дальше… Отвод глаз я попробовала на медсестре, всё работает, как ни странно. Это означает, что метод рабочий и может использоваться. Сама по себе новость хорошая, потому что позволяет хотя бы убежать, если что, но мне пока не надо. Пусть спокойно выпишут, отправят, куда положено, а там я найду, что сделать. Пока учитываем, что враг на данный момент обо мне не знает ничего, но постарается узнать. Логично? Логично.
– Ершова, – лечврач у меня заморенный и ту… э-э-э… не заинтересованный. – Скоро тебя выпишем.
– Ничего, что я едва стою? – интересуюсь я у него. – Физкультура мне какая-нибудь положена?
– То-о-очно! Реабилитация же! – обдав меня мощным выхлопом, заявляет это тело в грязном халате и покидает палату.
Ну, нормальной реабилитации здесь не будет, конечно, поэтому я ухожу в парк, где начинаю совершать попытки привести себя в форму – до обморока. Не раз и не два меня находят санитарки без сознания, и в отделение приносят санитары. Но так как во время тренировки я шепчу заговор отвода глаз, то видят они только результат. А при таком результате выписывать меня нельзя, потому что настолько больших идиотов нет нигде, а отвечать за труп ребёнка никакой детский дом не согласится.
– Я просто выхожу погулять, – объясняю комиссии из трёх врачей.
По такому случаю мой лечащий даже трезвый, видимо, непростые врачи в комиссии. Седой меня пытается поймать на несоответствиях в рассказе, но я точно помню, что говорю, так что облом у товарища психиатра. Я держусь насмерть за версию о том, что меня не лечат никак, я просто лежу, при этом стоять мне тяжело, а дядя доктор говорит, что выпишет, поэтому я учусь ходить, но почему-то падаю.
Убедившись, что версию я не меняю, доктора переключаются на своего коллегу, потом пытаются меня проверить. Но