не разрушить её, то радикально снизить эффективность. В сущности, это и не скрывалось, диспетчер международных террористов в России Гершуни определял задачи эсеров так: «Боевая организация не только совершает акт самозащиты, но и действует наступательно, внося страх и дезорганизацию в правящие сферы». Персональный револьверный террор имел весьма ограниченный успех22, тогда перешли к поточному бомбизму. Задача-минимум была всё та же: продавить нижнюю палату. Это я к тому, что горевать по поводу революции 1905 – 7 не стоит: Россия и так продержалась дольше всех. Не склонен я обвинять в «парламентаризме» и лично Николая Второго. И совсем лишено моей поддержки мнение, что «царизм» -де опоздал с реформами, а провёл бы раньше – не было бы революции. «Царизмы» других стран проводили, – а от революций, распада и поножовщины это никого не спасло. (Желающие могут обратиться к воспоминаниям франкофила Тургенева о революции, свергшей либерального Луи-Филиппа и залившей кровью Париж.) Относительно России спрут включил беспрецедентную демагогию в духе самого чёрного пиара. Террористов за границей откровенно поддерживали. Заключив союз с Францией, Александр III помимо прочего пресёк французскую поддержку террористов хотя бы на государственном уровне, но и то хлеб.
Слабостью России нужно считать низкую урбанизацию и, как следствие, невысокий средний культурный уровень. То есть при сильной национальной администрации отсутствие нации: уже было кому управлять, но управлять было почти некем. При агрессивной агитации типа «долой» таких не ориентированных людей не нужно было дезориентировать. Их нужно было просто сориентировать.23 С другой стороны, слабая урбанизация устанавливала и отрицательную обратную связь: материала для агитации было банально мало, народники шли по деревням и сами становились добычей отъявленных сектантов, молодёжь же интересовалась не агитками, а самими метросексуальными агитаторами.
Гиперэкспансия в Азии
Пробить извне брешь в цитадели национальной администрации было практически невозможно. Но нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики.
Одним из следствий русской гиперэкспансии был выход к незамерзающим портам Тихого и Индийского океанов. Заманчивая, но вторичная, эта идея стала идефикс многих политиков – не так как Константинополь, конечно, но всё же. Учитывая геополитическое положение, России было гораздо важнее развивать железнодорожное сообщение (и развивали, конечно) внутри евразийского суперконтинента с гигантским и вполне самодостаточным потенциалом. Но мировые флоты тогда переживали ренессанс.
Договариваться о разделе Китая между великими державами, имея Россию в качестве одного из переговорщиков, было невозможно не из-за сильной позиции России, а из-за отсутствия у неё желания вообще вести такие переговоры с кем бы то ни было о доступе