Разворошивши, улыбнись! Сборник короткой прозы. Виктория Вольская

не были противны, разве что давным-давно именно стрекоза врезалась в её лоб во время купания в реке.

      Трамвай плыл и плыл куда-то вперед, обгоняя то и дело автомобили и велосипеды, оставляя позади себя то парк, то магазин, то булочную: о, вот и та самая, в которой на прошлой неделе случилась, по вине зефира, полуприятная встреча с Геной! Роза проводила её грустным взглядом, вспоминая в очередной раз умоляющий скрип дверей и «как мило, что Вы так о жене заботитесь!», а потом она вернулась, авантюристка, к блаженной идее уйти в плаванье. В вагоне было душновато почти так, как наверняка в тропиках или Африке бывает душновато; порывы ветра рвано касались волос Розы, трепали их. На чем она остановилась? На Вероне, на ресторанчике. Нет, а что, если она уехала бы в Индию или Африку? Да, в Африку! Ту самую, где люди, чья кожа похожа на горький шоколад (горький Роза не любит, она больше по молочному), где солнце печет круглый год и где вайдовое небо на закате заполняется авантюриновыми и жонкилевыми облаками: вайдовый цвет – это ярко-синий, аванюриновый – красный, почти багряный, а жонкилевый… жонкилевый – это желтый. Зачем она все усложняет? Нахваталась словечек в своих энциклопедиях, а потом лепит, вставляет невпопад, и кажется глупой: да, почти наверняка она кажется клоунессой, которая ничего толком о жизни не знает, а только лишь занимается профессионально начетничеством.

      Роза взглянула на рыжее гнездо на макушке той женщины, что сидела у окна, и представила себе, как бы эти космы приняли африканские женщины, – одобрили бы, потому что в их среде это было бы оригинально, или косились бы, качая недовольно роскошными головками, выражая неприятие – то самое, что вихрем выплескивается из благовоспитанных бабушек: не гоже ходить девочкам в столь коротких платьицах, да и где перчаточки и шарфик? Так, по крайней мере, ей, Розе, говорила соседка Елизавета Михайловна, – старухе в этом году минул восемьдесят пятый год, она что-то там пятьдесят лет проработала в университете преподавателем культурологии, что-то там с самого детства её воспитывали строжайшие правила и запреты: то-то же, делала вывод Роза, вспоминая морщинистое, вечно раздражённое лицо Елизаветы Михайловны, пуританки стареют раньше, потому что не знают никаких радостей жизни, у них только рамки, только острые углы и никакой тебе плавности, никаких тебе щелок и приоткрытых окон: все наглухо и впотьмах, все в доверии кем-то неизвестным названному «правильному».