Похоже, он не шутил, говоря о том, что хочет соблазнить мою дочь…
– Он так никогда не говорил! Вернее, он не это имел в виду…
– Я до сих пор вижу его взгляд, полный похоти! Туран – неисправимый ловелас, и я не хочу, чтобы он разбил сердце моей дочери!
– Значит, так ты думаешь о своем друге? А лийт Гроу, по-твоему, совершенно безобиден?
– Лассард не производит впечатления дамского угодника. Он вояка до мозга костей, для которого долг и честь всегда превыше чувств. А что ты про него скажешь?
Солфира на мгновение задумалась, после чего с томной улыбкой выдохнула:
– Это великолепный зверь!
– Вот как? Ты серьезно?
Гранд-архана медленно облизнулась.
– О, да! Великолепный зверь…
– Раньше ты так называла только меня! – ревниво заметил Тео.
– Просто когда я смотрю на Лассарда Гроу, я вижу тебя в молодости. – Ирнитка села прямо на пол возле ног супруга и прижалась головой к его коленям. – В этом лийте я снова вижу дикого зверя, которого хочется приручить.
Теодор запустил пальцы в фиолетовые пряди.
Ему все меньше нравилась идея доверить Эдельвейс Лассарду. Кажется, гранд-арх его недооценил…
– Значит, ручной зверь тебя уже не устраивает? – Рука Тео спустилась на шею Солфиры и сдавила позвонки, заставляя ирнитку шипеть от боли. – Или ты просто дразнишь меня?
И тут же удовлетворенно улыбнулся, заметив проступивший на серебристой коже жены темный узор. Ирниты называли такие отметины мереями. Их появление означало, что рядом с демоном находится его истинная пара.
Теодор сгреб жену в охапку, мысленно послав в ядовитые дебри все проблемы и предстоящие дела.
Однако проблемы и предстоящие дела пока не собирались оставлять чету Бри-Ланди в покое…
Послышалось лязганье металла. Одна из картин с человеческий рост отъехала от стены в сторону, открывая потайной ход, из которого в кабинет проникли две женские фигурки. Кивнув гранд-арху и гранд-архане, девушки расположились на диване возле чайного столика.
– Значит, это правда: нам придется покинуть храм? – Девушка в светлом наряде принялась нервно перебирать звенья на своем браслете. У нее был приятный, мелодичный голос, словно она не говорила, а напевала.
Теодор хотел было ответить, но в этот момент Тень вытащила свой кинжал, вонзила острие в лежащее на блюде яблоко и с громким хрустом надкусила плод, не снимая его с лезвия. Затем она зачерпнула из вазочки крекеры и, набив ими рот, принялась с аппетитом чавкать.
– Эдель! – Нэя (а это, несомненно, была она) укоризненно покосилась на Тень.
– Будешь? – Эдельвейс с невозмутимым видом сунула Нэе под нос нанизанное на кинжал яблоко.
– Как ты можешь думать о еде в такой час? – Нэе пришлось отвернуться, ибо Эдель, забавляясь, продолжала пихать ей в лицо надкушенный фрукт.
– Эдельвейс, прекрати издеваться! – вмешался Теодор. Он встал напротив дочери, недовольно