больших усилий. Вот только получалось это у неё всё хуже: и руки стали слабее, и ноги всё чаще подводили.
– Так что вы хотели с тарелкой-то делать? – спросила Светлана, помогая Евдокии Нестеровне присесть на кухонный табурет.
– Да вот, кашки хотела сварить на завтрак, – словно извиняясь, ответила та.
– Сейчас я всё сделаю. Вы какую кашу хотите?
– Пшёнки мне что-то захотелось.
– Сделаю вам пшёнку, – сохраняя на лице улыбку, как учил её Андрей, сказала Светлана.
На всякий случай она заглянула в холодильник, чтобы вспомнить, что там есть, и к радости обнаружила половинку тыквы, которую купила ещё на прошлых выходных. Она достала завёрнутый в пакет овощ и, показывая его старушке, торжественно объявила:
– Сегодня у нас на завтрак будет тыквенная каша с пшеном! Как вы на это посмотрите?
– С удовольствием посмотрю, – ответила, просияв улыбкой, баба Дуся.
Когда каша была сварена и разложена по тарелкам, они присели за стол и приступили к завтраку. Не спеша, медленно разжёвывая – так тоже посоветовал Андрей; Светлана задумалась о нём, и настроение вновь резко ухудшилось. Она всей душой хотела быть с ним рядом, но у них всё время это почему-то не получалось. Сначала он долго работал у своего директора на даче, и они виделись за это время всего несколько раз. Потом, когда он, наконец, закончил работу, они провели вместе всего пару недель, которые пролетели незаметно, особенно если учесть, что она ещё и работала сутки через двое. И вот снова разлука. На этот раз он уехал ещё дальше – учиться у знахаря. Этот деревенский лекарь приезжал к Андрею в больницу, когда тот лежал у них в реанимации. Видимо, тогда тот и положил глаз на её возлюбленного и, возможно, предложил ему сменить сферу деятельности. Странная смена профессий, со столяра на лекаря, удивляла Светлану. «Может, это он, глядя на меня, на то, что я медик, и решил изменить свою жизнь, – думала она, – но только зачем мне эти жертвы? Лучше бы был здесь со мной, а не пропадал в каком-то захолустном селе».
Евдокия Нестеровна, сидя напротив девушки и наслаждаясь любимым блюдом, сразу заметила перемену в её настроении и, проглотив очередную порцию каши, спросила:
– Что ж ты грустная сегодня такая, деточка, погода влияет или на работе неприятности?
– Да нет, баб Дусь, всё в порядке, так, взгрустнулось немного.
– Понятно… – старушка хитро прищурилась, – за Андрюшей соскучилась.
Она произнесла это не в виде вопроса, а как утверждение, и Света, оторвав взгляд от тарелки, подняла глаза на свою домохозяйку. Их взгляды встретились – и тотчас, словно забыв о том, где она сейчас находится, Евдокия Нестеровна погрузилась в далёкие воспоминания. Её рассказ начался как бы сам собой, без всяких предисловий, будто давно зрел в сердце старушки, но только не было ни подходящего слушателя, ни подходящего момента, чтобы он сорвался с её языка.
* * *
Вечерело, и где-то