Идеей и поэтому вынужден оставить в стороне множество интересных персонажей и страдания или радости их судьбы. Ошибочно считалось, что он должен быть равнодушен к отдельным людям. Он не преуменьшал и не отрицал свободу людей, не сводил их к органам, не имеющим души. Так он говорит о Сократе, Перикле, Александре, Цезаре, Лютере. Он также не умалял достоинства «обычного» человечества. Такие жизни обладают «бесконечной ценностью» (568), которую не оставляет в неприкосновенности суета всемирной истории и временных вещей. Он писал:
«Благочестие, этическая жизнь, свойственные ограниченному существованию – пастуха, крестьянина, в своей глубине и ограниченности сосредоточенного на нескольких простых, живых отношениях, – имеют бесконечную ценность и такую же, как благочестие и этическая жизнь, подобающие культурному интеллекту и существованию, богатому по масштабу своих отношений и своих поступков. Но в целом следует считать несомненным, что то, что оправдывает себя в мире как благородное и величественное, имеет также нечто, что возвысилось над самим собой.» (568)
Эти лекции позволили ему вернуться к темам, к которым он в последний раз обращался в последней трети «Феноменологии». Он был настолько поглощен ими, что забросил свою переписку.
Восток
В конце жизни Гегель предпринял целенаправленную попытку изучить восточных мыслителей и общества. В одном из писем Гегель рассказывает, как он просматривал тома формата кварто и октаво о Китае и Индии (Corr II, L442). В своих поздних лекциях он больше думал о Востоке, поддерживая поэтические усилия Гете (в «Восточно-западном диване») и других (особенно Хаммера). Они опирались на поэзию Хафиза де Шираза (1327—90), недавно переведенную. Он изучает индийскую философию и персидский мистицизм (в творчестве Руми, 1210—73). Однако он отвергает пантеизм, критикуя подобные индийские взгляды за «отсутствие субъективной свободы». (570).
Руми основал секту «вихревых дервишей». Беззаботная безмятежность его преданности оказала благотворное влияние на Гегеля, столкнувшегося с современными тенденциями привносить в поклонение тщеславие и самоудовлетворение. Богослов Толук и другие также попали под его влияние. Берлинский альманах «Музы» отразил вырождение этого гётевско-гегелевского отношения к Востоку.
В этой заметке рассказывается о влиянии, которое Гегель оказывал на своих бывших учеников и через них в берлинский период. Информация взята из книги Карла Розенкранца «Hegels Leben» (1844), первой крупной биографии Гегеля.
Глава двенадцатая – Школа и ее прозелитизм
Незаметно Гегель приобрел власть. Стало принято слышать его слова, которые он, не без боли, произносил с профессорского кресла, заваленного бумагами. У него появились слушатели не только из Германии и Польши, но и из Греции и Скандинавии. Некоторые приезжали послушать его с мыслью, что умение «гегельянствовать» поможет им получить должность на ухо министра или одного из его советников, но в большинстве