тискали, что мне очень нравилось) сажал собственноручно. Парням-студентам я помогал перегружать тяжелые клубни с телеги на носилки. На этих же носилках они меня несли потом до клумбы, где я уже попадал в объятия студенток. Ах, как все это было здорово и, главное, мама моя все это время была где-то рядом, и я слышал ее голос и сильно гордился, что я тут, при ней – самый главный!
Кстати, о клубе. Это был великолепный клуб – двухэтажный, с колоннами и лирой на фронтоне. В сущности, это был настоящий дворец культуры – с широким фойе и огромным актовым залом, увешанным по лепному потолку дорогими люстрами с опаловыми шариками из настоящего лунного камня. Мы, детвора, были абсолютно уверены, что эти камни действительно с луны, где «Рылёк" имеет мощный блат у царя лунатиков. Зал и балкон уставлены были рядами бордовых бархатных кресел, на втором этаже имелся танцевальный зал с дубовым паркетным полом. Еще были в клубе бильярдная и кинобудка, помещения для оркестра и хранения инструментов, раздевалка для артистов и большущая сцена с хорошо звучащим роялем и темно-красным занавесом высотой метров семь. Занавес этот бесшумно раздвигался электромотором, чтобы явить восторженным зрителям то огромный киноэкран, то мезансцену спектакля одного из известных театров страны, прибывших в Кокино на гастроли. За раздвинутым занавесом могла обнаружиться известная столичная певица или гипнотизер, мог открыться вечер химии, физики, астрономии, организованный преподавателями-энтузиастами, мог начаться первый акт самодеятельного спектакля по пьесе Чехова «Медведь» в исполнении студентов агрофака с преподавателем физкультуры Николаем Петровичем Тягуновым в главной роли. Наконец, мог возникнуть стоголосый и быстроногий ансамбль песни и пляски Кокинского ордена Трудового Красного Знамени совхоза-техникума, не раз срывавший за историю своего существования бешеные овации в Кремлевском дворце съездов и за рубежом. И у этого великолепия был все тот же хозяин – директор техникума и творец Кокино по имени Петр Рылько.
Если бы не могучие московские покровители, то Рылько давно порвали бы в клочья стаи завистников районного и областного масштаба, утверждавшие, что никакими такими особыми достоинствами Рылько не обладает и накакой особой роли сам по себе не играет. Мол, это все его связи работают, а сам он – самый настоящий авторитарный сатрап, который ставит себя выше партии, поскольку партийная организация техникума имеет лишь второстепенный голос за столом решений. Ну что тут скажешь? Лично я готов утверждать: тысячу раз да здравствует авторитарность, если за ней стоят ум, преданность делу, честность и святое горение в душе «сатрапа», направленные на созидание, а не на разрушение. Все это было у Рылько. Именно поэтому удалось ему создать в Кокино и несколько десятилетий демонстрировать сказку о коммунизме – о том коммунизме, который должен быть, а не о том, к которому, «не зная броду» звали большевики с их вооруженными отрядами палачей, внимательно