в мире поезда такого,
Чтобы уехать в глубь времен…
И дальше в радости земной
Живу за пазухой у Бога,
И лишь обратная дорога —
Совсем чуть-чуть, совсем немного —
Тревожит дней моих покой.
Постепенно жизнь в Германии обрастала знакомствами. Эти знакомства были мне важны и интересны: через них, через постижение иного миропонимания окружающего меня народа я хотел, во-первых, установить наличие цивилизационной общности между германским и российским этносами, о которой так много говорили в то время историки и антропологи, а во-вторых, попытаться прощупать собственную генетическую причастность к своим пра-пра-предкам. Простыми словами: мне интересно было узнать чего во мне, в моей сущности больше – русского или немецкого. Не современного немецкого, разумеется – этого во мне не могло быть ни капли, а того, исконного, дремучего, «барбароссного», из эпохи столетних войн и крестовых походов, в которых, если верить летописям и Болеславу Прусу, принимал участие и некто комтур (полководец) Шенфельд. Проявиться (или не проявиться) эта причастность должна была в чувстве гордости за историю Германии, которую я мог бы ощутить и разделить с местными немцами в ходе живого общения с ними.
Удивительные откровения и открытия поджидали меня на этом пути познания духовного содержания и интеллектуального уровня моих новообретенных земляков с "исторической родины". И первым из таких открытий явилась следующая истина: меня в Германии не признают за немца, но считают русским – невзирая ни на немецкую фамилию мою, ни на свободную и почти безакцентную немецкую речь. Вследствие этого общение с «немецкими» немцами шло туго, отстраненно, неискренне. Я оставался для них чужим. Со временем я понял, что дело вовсе даже и не в моей «русскости», а в том, что сигнальная система «свой-чужой» работает в здешней среде не только в отношении стран, культур, рас и цивилизаций, но и на уровне федеральных земель, соседних деревень и даже отдельных улиц в городах. «Своих» у местного немца очень мало – только теснейший родственный круг, и то выборочно, остальные же за пределами этого круга существуют под грифом «Чужие». С которыми и вести себя следует соответственно. Таким образом, разделить с местным населением горячее чувство исторической общности и ощутить в себе гордость за великую Германию мне так и не довелось.
Тем ценней для меня были знакомства с теми коренными немцами, при разговорах с которыми проявлялись искренние человеческие чувства и звучали честные слова. Одним из первых немецких знакомых, приоткрывших мне свой внутренний мир через общение за чертой формальной вежливости, был доктор Дидрих Норд. Познакомился я с ним через свою дочь. Обстоятельства, при которых сама она пересеклась с доктором Нордом, носили совершенно случайный характер, хотя Норд категорически отрицал это и называл их фатальными. Дело было так:
Моя дочь Наташа работает в Германии врачом. Врачи часто собираются на всякого рода конгрессы, чтобы договариваться о способах борьбы с общим врагом – болезнями. На одном из таких форумов ее, молодого