ездят тут некоторые… Он откинул дерюгу, которой укрывался с головой и резко сел на топчане.
В дверной проём пыталась втиснуться девочка-арка на инвалидном кресле. У неё бы получилось, но был ещё и порожек, специально вбитый Башмаком между косяками. Злобно поглядывая, девочка встала на рахитичные ножки и, придерживая одной рукой голову на тонкой шейке, другой вкатила кресло в комнату. Снова уселась, отдуваясь. Устала. Башмак заспанно хлопал глазами и ковырял в носу. Дескать, что с нас лебов взять, хорошим манерам не обучены.
– Шагатель, ты нужен заведующим, – надменно произнесла девочка. – Они ждут тебя после вечерней службы.
– Непременно буду, – испуганно ответил Башмак. – Во имя Колеса Изначального.
– Во имя Обода Его, – девочка осенила себя Ободом Колеса и Башмак торопливо повторил жест.
Помолчали. Девочка, не скрывая любопытства, разглядывала сваленное в углу походное снаряжение – сапоги, рюкзак, песчаные лыжи… Башмак встал, подтянул шорты и, шлёпая босыми ногами по доскам, подошёл к гостье. Она уставилась на его мускулистые ноги.
– У тебя всё, благородная ари? – вежливо спросил он.
– Всё, шагатель, – ответила девочка.
– Благодарю тебя за след колеса.
Башмак почтительно взялся за спинку кресла, развернул и выкатил девчонку из хижины. В последний момент не удержался и специально резко толкнул через порожек, так что крупная голова в кудряшках смешно дёрнулась вниз и арка ойкнула. А что поделаешь, если мозгов до фига, подумал Башмак.
Он легонько подтолкнул кресло и дальше по пыльной улице, напоследок сердито зыркнув, девочка покатилась сама. К нему подъехала соседка, тётя Шура. Коляска у неё была на антигравитационной подушке, а солнечные батареи на крыше дома давали хоть и слабенькое, но стабильное электрическое освещение. Тётя Шура, одна из немногих аров на Главной Станции, кто относился к нему по-человечески. Не как к безголовым ахтам, которые на трёхколёсных мотоповозках с утра до ночи трудились в поле. Башмак часто помогал ей в огороде и не брал платы за доставку почты. Она помнила его родителей, приличных аров, у которых, вот беда, родился шагатель. В тонкой руке соседка держала сухарь, намазанный джемом.
– Возьми, Башмачок, полакомись, – сказала тётя Шура.
– Колесо спасёт тебя, тётя Шура, – поблагодарил Башмак, вгрызаясь в угощение.
– Да брось ты! – засмеялась тётя Шура и, лихо крутнув коляску, поплыла к себе во двор. Она была очень старая и уже не боялась ни заведующих, ни Колеса, ни Обода его.
Башмак, загребая пыль босыми ногами, потопал к Лабораториуму. Дверь и ставни он запирать не стал. Всё самое интересное с последней ходки он надёжно припрятал, а если стража заведующих захочет заглянуть к нему, не следует лишний раз дразнить одноногих. У них и так служба не лёгкая – на дежурство им колясок не выдают, на костылях скачут.
Последнюю банку консервов Паркинсон открыл бережно, не пролив, несмотря на трясущиеся руки, ни капли томатного соуса. Он отогнул крышку, облизал нож и, как мог скорее, на дрожащих ногах, отошел от стола, чтобы не вдыхать упоительный пряной рыбный запах. В углу сел в плетёное кресло, постарался успокоиться.
– Анечка, внучка, – позвал он. – Иди кушать.
На разболтанной инвалидной коляске в комнату въехала девушка с такими же, как у деда иссиня-чёрными волосами, взяла со стола открытую банку, ложку, подъехала к старику.
– Ешь, – требовательно сказала она и зачерпнула рыбную фрикадельку, поднесла к губам Паркинсона.
И только после того как старик начал жевать, уже следующую ложку отправила в рот себе. Так они и ели – кусочек ему, кусочек ей. Паркинсон виновато смаргивал и с тревогой следил за быстро пустеющей банкой. Аня платком вытерла ему подбородок, выбросила пустую банку в ведро, съездила в другую комнату за пледом, вернулась и укутала старику ноги. Паркинсон сидел и трясся, и проклинал себя за беспомощность.
– Я не смогу дойти до Главной Станции, – в который раз повторил он. – И ты не сможешь.
– Я знаю, – ответила Аня. – Но я могу попробовать.
– Нет, – ещё сильнее затрясся старик. – Я тебе запрещаю.
– Но тебе нужно лекарство. И еды совсем не осталось.
– Я вскрою Дар Колеса.
– А вот это я тебе запрещаю, – прошептала Аня. – Ты же знаешь, что с тобой тогда заведующие сделают.
– Мне плевать.
– А мне нет.
Она решительно встала. Сделала несколько неуверенных шагов по комнате. Поморщилась.
– Всё же тебе надо было позволять мне иногда ходить. Хотя бы когда мы одни, – сказала Аня.
– Могли увидеть.
– Кто? У нас же гостей не бывает. Да и кому к нам в гости ходить?
Старик знал, что она права. На Подстанции кроме них проживали только две семьи аров. А ары к лебам в гости не ходят. Но могли случайно заглянуть тупые ахты.
– Я не хотел, – сказал Паркинсон. – Я очень не хотел, чтобы ты стала шагателем.
Он