от Распутина не было роковым – они продолжали регулярно встречаться, а спустя полгода, когда общественная эйфория начального периода войны сменилась первыми признаками нарастающего оппозиционного раздражения, влияние Распутина на царскую семью в целом не только восстановилось в прежнем объеме, но начало неудержимо расти.
Однако было и другое, куда более фатальное и тяжелое психологическое испытание, которое обрушилось на Григория Распутина в эти годы, – явственное ощущение сжимающегося кольца всеобщей ненависти и все более ясное предощущение неминуемости собственной гибели. Это чувство, входившее в плотный резонанс с «предчувствием гражданской войны», действовало на Распутина разрушающе: «К несчастью, нескончаемые ненависть и противостояние врагов, окружавшие моего отца, в конце концов, оставили след в его характере. Он стал нервным, раздражительным, его стала мучить бессонница, и для того, чтобы забыться, и расслабиться хотя бы на несколько минут, он начал пить»[41]; «Мой отец чувствовал этот агрессивный настрой, ненависть, которая не остановится ни перед чем, чтобы его уничтожить..»[42]Распутину прямо угрожали, его неоднократно пытались убить. «Я еще раз… вытолкал смерть… Но она придет снова… Как голодная девка пристает…», – сокрушался Григорий после провала очередного покушения на его жизнь[43].
Сознание собственной ненавистности для большинства окружающих и – в силу этого – обреченности, особенно нестерпимое для человека, всегда стремившегося к всеобщему поклонению и восхищению, толкало Григория не только в омут пьяного забытья и разгула, но и к тому, чтобы как можно полнее и откровеннее выговориться, утвердить себя словом – вопреки роковому стечению обстоятельств. Из медицинской психологии известно, что последней защитой человека против стресса, причины которого неустранимы, служит «откровенный разговор» – зачастую неважно с кем, лишь бы быть услышанным.
«Болтливость» и хвастовство Распутина в этот период достигли форм и масштабов, небывалых по степени гротеска (в предшествующие годы он всегда вел себя строго сообразно обстоятельствам[44]), что порой вызывало скандалы. Самым громким из них стала история, приключившаяся 26 марта 1915 года в московском ресторане «Яр», где «старец», напившись, стал в непристойных выражениях бравировать своей близостью к царской семье: «Этот кафтан подарила мне “старуха” (так называл Распутин Александру Федоровну), она его и сшила»[45]. «Я делаю с ней все, что хочу»[46], – прибавил он, вероятно, неожиданно для самого себя и тряхнул бородой: «Эх, что бы “сама” сказала, если бы меня сейчас здесь увидела?»[47]. Затем Григорий «заинтересовался смазливыми хористками»[48] и «сделал непристойный жест»[49], после чего «обнажил половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде: ”люби бескорыстно”»[50].