Предвестники табора. Евгений Москвин

в душу? Нет, разумеется.

      – Прости, – прошептал я.

      – Что?

      – Я сказал: прости.

      – За что?

      Мне хотелось думать, что она немного удивлена тому, что я прошу прощения, – немного и ни в коем случае не сильнее, чем немного.

      – Я не поверил тебе… прости… если ты все же когда-нибудь отыщешь пропажу… ну, случайно – если этот хвост все-таки не украли… сомнительно, конечно, ведь он каждому нужен…

      – Каждому? – переспросила она, но я не обратил на это особого внимания.

      – Да… или если у тебя появится другой… пожалуйста, подари мне его, ладно?

      – Нет, не подарю. Но показать, покажу… Знаешь, если тебе так нужен хвост ящерицы, сам поймай ее и придави к земле.

      – Но я не смогу!

      – Сможешь, еще как сможешь… Даже если тебе будет страшно не везти. Просто придется полжизни посвятить тому, чтобы поймать ящерицу, а то и всю жизнь. И только.

      – И что же, в конце жизни я ее поймаю?

      – Да.

      – А если нет?

      – Тогда после того, как умрешь, Бог вручит тебе хвост ящерицы… на большом блюде будет лежать… – она улыбнулась, – … или на чем-нибудь еще… не знаю, на чем.

      Этот ответ – о поздней справедливости – меня не слишком удовлетворил.

      Олька так ничего мне и не подарила из своих безделушек, – но оно и к лучшему.

      Я снова не стал обладателем рая…

      Жизнь, однако, занимается тем, что подбрасывает контрасты. Я слышал, еще года два после того лета Олькин дед раздавал все эти безделушки направо и налево – детскому населению нашего поселка. И очень недоумевал и досадовал, если некто отказывался принять подарок – мол, зачем он мне?

      Дед качал головой, подбирался, пыхтел – ну точно разочарованный ребенок. Выглядело это тем более забавно, что Олькин дед был очень высок ростом, очень краснолиц и с солидным брюшком; кучеряв.