ты! Держи.
Еврей на цыпочках прокрался к двери и прислушался.
– Моются они там что ли?
Длинная Вера хмыкнула.
– Холодной водой? Мой друг, горячую воду вчера отключили. Но, конечно, если они моржи…
Она встала и, двигаясь, как рыбка в воде, натянула свое зеленое платье-майку на голое тело. Дождь за открытым окном окончательно высох и в комнату беззвучно упал наклонный столб вечернего красноватого солнца, идущего на посадку. Еврей, наскоро задраив шорты, пересек столб как рентгеновский луч, наклонился над низким диванчиком и аккуратно застелил его атласным малахитовым одеялом. Обнаружив рядом на полу свернувшийся розовый комок трусов, поддел его босой ногой и отбросил Вере.
– Не забывай, ради Бога.
Вера хихикнула и принялась кокетливо-долго надевать предмет туалета.
– Шамиль, ну чего ты дергаешься? Вот подумаешь, оставил бы себе на память – если я, конечно, тебя на себе не женю.
– Не женишь, – огрызнулся Еврей, нервно расчесывая свои длинные черные волосы индейца Джо. – Неужели не понятно – тут новые соседи вселяются, иностранцы, фиг знает, что они подумают, если увидят тебя и твои трусы у дивана.
– Они поймут, что к ним ты приставать не будешь, – удовлетворенно улыбаясь широкими розовыми губами, Вера уселась на краешек низкого дивана (голые руки-ноги были ослепительно-золотисты) и, свесив набок спутанные желтоватые волосы, закурила. – Расслабься, видела я в Школе твоих новых соседей. Нормальные ребятишки, вот увидишь, как тут у вас будет весело. Держу пари, что сейчас они остужают в ванной водку и все такое.
Еврей мимолетно просветлел, почесал затылок и глубоко вздохнул, словно готовясь к прыжку. Он подошел к двери, оглянувшись на Веру, сделал ей знак сдвинуть колени вместе и открыл дверь.
Как внезапно и нежно розовеет летний вечер, бросаясь из горячего золота дня в набегающую тень ночи! Ева сидела в кресле-качалке Риты и смотрела в окно, выходящее на север, на места, где Яуза и вдалеке зелень Лосиного острова. Солнце садилось там, на другой стороне общежития, а здесь, в незаметно потемневшей комнате, был виден лишь багрово-розовый отсвет в воздухе, на деревьях и в стеклах посылающих огненный СОС окон.
Где-то далеко, в Болгарии, в Софийском аэропорту, целовали и обнимали Риту родители, а, может, они все вместе уже садились в машину и ехали домой, и Рита забывала печаль по мифическому Диего, всего-то что попросившего у нее спички на пятачке перед школьным буфетом.
Где-то далеко, в Белоруссии, в городке под Минском, мама, должно быть, варила грибной суп со шкварками и смотрела на календарь и говорила: «Завтра в это же время Ева будет уже в пути».
Поезда, поезда, железно-смазочный запах прокуренных тамбуров, грохот колес на шатких стыках вагонов, скоростные картинки за окном. Домой, домой… «Послезавтра в это же время я буду уже дома», – сказала сама себе Ева, но не почувствовала ничего.
– Сварить кофе? – спросила громко, как будто Рита была еще здесь или плакатный Сэмюэль Беккет на стене