так. Так и свалился с лавки той.
Очнулся я уже в хате. Чужая хата, не моя. Белый потолок, белые стены, да занавески на окне. С цветочками такие, разноцветные. У нас таких отродясь не бывало, чтоб с цветочками. Маманька больше однотонные любила, а у дядьки Вия, я вообще не видал занавесок. Он обычно окна старыми газетами затуляет. Это чтоб вообще ни одна рожа тудыть свой нос не сунула. Чо в хате, да как. А-то приглянут чего, да и унесут! Ищи потом-свищи…
Ну открыл глаза. Огляделся. На постели лежу. Койка деревянная, да матрас, да подушка с пером. Голый весь лежу. Бок мой бинтами перевязанный, да морда чем-то натертая. Вроде жирное, да слизкое, да мятой воняет. Зато приятно. Холодит и уже совсем почти не больно! Хорошо! Встал на ноги, потянулся во весь рост. И бок почти не болит. Вообще благодать!
Гляжу, девка в углу сидит. На табурете. Незнакомая мне. Сидит и глаз с меня не сводит. И улыбается вся, да так, что рот до ушей растянула! А чо лыбится?.. А она глаз не оторвет. Вниз смотрит. И красная вся. Щеки прям огнем горят у нее! А куда смотрит? Опустил и я глаза. Ох, я же голый! Вот срамота! И прикрыться ведь нечем! Некультурно совсем выходит. Да еще и при девушке то…
Ладошками прикрылся как смог. Так и стою. Дык, оно-же не помещается в ладошки-то! А она смотрит. Ну чо делать… – Здрасьте! – говорю. Вот! Спохватилась, выбежала из комнаты и вернулась сразу. Штаны мне принесла. Сама дала, а сама опять смотрит! Ну чо, спрашивается, туда смотреть-то? Чего там такого, особенного?! Все, как и у всех там! А она смотрит… А глазища-то у нее красивые! Черные! И сама чернобровая, румяная, да дородная! Все при ней и даже выпирает. Ух какая! Натянул я штаны свои. Гляжу, залатанные, чистые! Поблагодарил ее. – Спасибо тебе, хозяюшка! – говорю. Она и расцвела совсем. За руку меня хвать! И в другу комнату. А там уже и стол накрыт. Батюшки! Та много всего на столе! И соленья всякие, и копченья, и мясо, и птица и рыба даже имеется! И горячее видать все. Парует, да пахнет! Прям под ложечкой у меня засосало, да заныло… Ох! Усадила она меня за стол. Тарелочку поддвинула. Мясо положила, огурчики малахольные. – Папанька сказал, кушать тебе хорошо надо! – она мне говорит. – Маманька все и наготовила. Ты кушай! – а сама улыбается. Ну я и накинулся! С самого утра ведь не жрамши. Ем, и ем. И то ем, и – се. И все мне вкусно! Хорошо-то как… Стоп, думаю: – А папанька твой где?
– В больницу. – говорит. – В город поехали с маманькой!
– А чего в больницу?
– Так ты-ж ему в лоб дал, так глаза у него в кучу и сбежалися, а назад – никак!
Ох, как мне не хорошо сделалось… Это же видать тот самый мужичок, что с вилами был! Видать совсем плохо дело у его с башкой-то, что глаза взад не разбегаются… Сижу, поник совсем. Даже кусок в горле застрял… А она мне: – Да ты не переживай так! Папанька сказал, что, то его вина! Он сам виноват, что вилами тебя, да не разобравшись! Шибко ты на зверя лесного похож… – сказала и снова зацвела цветом красным. А потом глаза подняла, да прямо мне: – А еще знаю, что ты Терентий! Живешь у того «Вия»! А еще, нравишься ты мне очень! – а сама, графин стеклянный из