небритым, чуть красноватым во сне лицом. Мама говорила, что если спящему человеку читать какое-нибудь стихотворение, то ему непременно потом оно самое приснится. Прочтёшь над ухом про море, например, – и привидится море. А прочтёшь про сосны в лесу, и будут вам сосны. Оленька очень хотела проверить, и проверить непременно про снег, потому что она любила снег и всегда его ждала. Каждый год забывала, насколько он чудесен и уютно колюч и каждый год радовалась снова. «Расскажешь папе стишок, только когда снегопад начнется», – сказала мама и добавила: «Так интереснее». И вот сейчас Оленька все ниже склонялась к папиному уху, чтобы произнести заветные, необходимые, прочно заученные строки:
Белый снег, пушистый,
В воздухе кружится
И на землю тихо
Падает, ложится.
Папа задёргался и тихонько засопел, заурчал, но Оленька ускорилась и дошептала ему в ухо стишок. Отошла от кровати, взяла снова маму за руку для уверенности. «Жди теперь», – сказала мама. Оленька покорно ждала, пока папа наконец не разлепил глаза и не воскликнул в удивлении, охрипшим слегка голосом:
– Ну и ну, что за сон!
– Что снилось, папа?
– Да снежинки все летали, кружились прямо перед глазами. Как настоящие, как настоящие…
Радостные визги, крепкие объятия, искренний детский восторг – сработало, получилось! Не обманула мама, есть магия стихотворений! Оленька сделала так ещё один раз, а потом ещё один раз, а потом еще много разов. Только через несколько лет она поняла, что папа все это время не спал, всё слышал и очень хорошо притворялся.
К зиме и празднику Нового года в Оленькиной семье вообще относились особо. Родители вместе с дочкой с нетерпением ждали декабрьского волшебства и январьских забав, катались на коньках, бегали на лыжах. Квартиру всегда украшали богато, насколько это было возможно. Ёлку ставили самую нарядную и обязательно живую – чтобы дом наполнял шёлковый аромат хвои. Мама всегда находила время, чтобы каким-нибудь декабрьским особенно холодным и тёмным вечером сесть с Оленькой на кухне за чаем и рассказать что-то из истории праздников.
– Ты знала, например, что дед Мороз не всегда был дедом Морозом? Когда ему придумывали у нас название, ну, для американского Санта Клауса, помнишь, долго не могли решить, как же приспособить такого доброго дедушку. И кто-то знаешь, что предложил? Ёлкич! Ёлкич, Олюнь! Представляешь, если бы нам подарки по ночам оставлял не привычный добродушный Мороз, а такой смешной Ёлкич?
Все смеялись – и Оленька, и мама, и папа, если проходил мимо и слышал забаву.
А перед Рождеством все и вовсе благоговели. Родители были верующие и дочери пытались то самое, ценное, передать, но Оленька пока просто замолкала в каком-то радостном, светлом чувстве, услышав только кудрявое слово Рождество. Ей казалось, что в рождественский день жизнь как будто останавливается и потом начинается заново – настолько всё наполнено светом и теплом, рассеянном в холодном и колющем, вообще-то, воздухе.
А в тот день, в середине декабря, когда впервые пошёл неуверенный ещё снег, когда впервые было попробовано