келья монаха-отшельника. Но не простой это монах был. Бесами одержимый. За то и изгнали его из монастыря в свое время, что не могли ничего поделать с этим. Не помогали ни молитвы, ни испытания души его и тела, ни заточение. Никакие обряды не могли очистить его от темной силы, что поселилась в нем. Он и сам понимал это в минуты прозрения. Убить себя сам он не решался, потому как не хотел лишить свою душу Царствия Небесного. А избавиться от этой черной хвори у него не получалось. Умолил он братьев своих, отвели они его на болота, в лесную глушь, наскоро поставили ему келью на огромном валуне, да помесили его там, в келье, и к валуну приковали. Икону поставили перед очами его, да плошку с водой. Надлежало молиться ему там денно и нощно, перед святым образом, до самой своей кончины, и умертвить плоть свою голодом и смирением. До зимы должны были явиться братья из монастыря за его бренным телом и похоронить по христианскому обычаю…
– Зачем же приковали его, дед Егор?
– Да чтоб в те дни и ночи, когда его бесы одолевать будут, не сотворил он ничего дурного ни с кем вокруг, да всегда перед глазами святой образ имел.
– А с кем он что мог сотворить, если никого нет в лесу-то рядом?
Старик покачал головой:
– Сотворить он мог всякое, разные страшные вещи он способен сделать был, и много увечий нанес он братьям своим, еще будучи в монастыре… когда случилось это с ним впервые, его заточили в темницу, и там держали до тех пор, пока не показалось им, что очистился он. Но монах вышел на волю и вскоре повторилось то же самое… с тех пор не выпускали его из заточения, держали вдали от всех. Словом, страшное дело было. Перед тем, как заточить в келье, язык ему вырезали, чтобы в одержимости своей имя Божье не поминал лихими словами…
Меня передернуло.
– И чем же закончилось это все?
– А ничем. Как обещано было, пришли за ним братья из монастыря на исходе осени. Ожидали найти они в келье его останки, прикованные к каменному валуну, но не нашли ничего.
– Как так – ничего?
– Да вот так. Пуста была келейка. Сбежал он, одержимый, из кельи, сорвал цепи, и исчез… только его и видели. Останков его никто в окрестных лесах не нашел, но поговаривали, что мог он в болоте утопнуть, ведь здесь места-то гиблые. С тех пор стал являться он в дальнем лесу как призрак, вреда телесного никому не наносил, но не предвещал ничего доброго. Почти каждый, кто видел его, впоследствии помирал не своей смертью либо приключалось что-то ужасное…
Дед замолчал, а у меня на душе снова кошки заскребли. Неясное чувство, преследовавшее с детства, проснулось во мне снова.
Вечером, в бане, напарившись до полуобморочного состояния, мы с Ванькой решили глотнуть припасенного заранее пива. Закутавшись в полотенца, мы вышли посидеть в предбанник, чтобы дать сердцу немного успокоиться.
– Эх, вот это жизнь… – мечтательно протянул Ванька, – это я понимаю. Баня, пивко, полный релакс… к девчонкам бы сейчас… слышишь? Ты чего?
Он хлопнул меня по плечу, вырывая из раздумий.
– Хочу завтра дом свой вскрыть, – неожиданно брякнул