раз между влюбленными черной кошкой может пробежать не только их прошлое, но и будущее.
Желая прояснить все эти вопросы, Алина нагрянула в домик Густолеса неожиданно. Хозяина дома и Эдика на месте не оказалось. Вместо них девушка застала Викторию Погудкину в компании двух незнакомцев. Один из них – ухоженный интеллигент лет пятидесяти с приятным баритоном и в очках в золотой оправе. Второй – молодой англичанин, лохматый, с нечесаной шевелюрой, плохо говорящий по-русски. Впрочем, вскоре выяснилось, что и по-английски он говорит не лучше. Юноша запинался, жутко картавил, строил гримасы и чесал затылок во время долгих пауз. В одну из таких пауз Алину осенило – перед ней Эдик, зачем-то напяливший несуразный парик и ломавший комедию перед Викторией.
Происходило что-то непонятное, о котором Эдик, кстати, тоже не предупредил. Но Алина оказалась не дурой – промолчала, что кого-то здесь дурачат.
Виктория внимательно слушала интеллигента в очках, который представился московским профессором Фокиным. Перед собеседниками лежал включенный диктофон и отталкивающего вида череп.
Говорил профессор Фокин:
«Этот череп нельзя в полной мере отнести к подвиду низших приматов, но и до черепа homo sapiens он не дотягивает. Скорее всего это что-то среднее между ними, о чем предсказал великий Дарвин, и чего не хватало для целостности его теории. Этот артефакт, обнаруженный хозяином этого дома во время земляных работ, бесценен для науки. Нет никаких сомнений, что узнав о нем, череп самого Дарвина сейчас расплывается в улыбке».
Виктория Погудкина словно завороженная слушала московского биолога. Его теплый баритон и сияющие за стеклами очков глаза впечатлили девушку намного больше, чем неприятный череп, лежащий на столе. Череп окончательно разочаровал Викторию, когда профессор сообщил, что, вероятно, он принадлежал особи женского пола, причем, глухонемой.
Виктория изредка выныривала из уютного оцепенения, вызванного голосом Фокина, и делала пометки в блокноте. Московский ученый говорил о находке убедительно и, как показалось Виктории, с особой теплотой. Можно было вообразить, какими теплыми могли оказаться его чувства к девушке, причем, живой да еще его современнице?
Теплота в голосе «московского специалиста» была вполне объяснима. Густолес, изображая ученого, неплохо освоился с новой для себя ролью. Более того, он настолько вжился в нее, что ощутил невиданный прилив интеллектуальных сил. Эмоционально он тоже воспарил. Поначалу, когда Эдик предложил Густолесу выступить в роли профессора, Иван Петрович воспротивился – ведь он не знал, что его собеседницей окажется столь приятная и милая девушка. Виктория Погудкина была полной противоположностью прежней жене Густолеса. Она не докучала ему глупой болтовней о тряпках, а сидела, словно завороженная, внимая каждому его слову. Когда же Погудкиной требовалось что-то уточнить, она трижды извинялась и делала это так неуверенно, что хотелось взять ее за руку, приободрить и даже погладить руку.
Конец