рукописи и хлопаю по песку рядом с собой.
– Ну, раз ты нашла меня, садись тоже.
Она не двигается с места.
– А тебе разве не надо собираться? – продолжает она, но хмурится уже не так сильно, а в уголках глаз у нее намечаются гусиные лапки.
Собираться. Конечно. Сегодня в доме прием. Совершенно не помню, в честь кого или чего – выкинула его из головы, пока кузина не напомнила. Я вздыхаю.
– Я положила платье тебе на кровать, – сообщает она. – Но ты куда-то пропала, и я полчаса искала тебя по пляжу!
Бедная кузина, она такая милая. Лучшая подруга детства, она стала и моей подружкой невесты, а потом просто осталась жить в нашем доме. У жены такого богатого человека куча обязанностей, так что мне даже выделили отдельный бюджет на прислугу и помощников – одной же мне было не справиться? Да и кто бы решил взвалить на себя столько хлопот? Так почему бы не платить жалованье любимой кузине, если я в любом случае хочу, чтобы она была рядом?
Я снова хлопаю ладонью по песку.
– Давай, присядь, у нас еще есть время.
В детстве и юности мы могли сидеть и разговаривать часами, только мы двое. А теперь – к моему неизменному раздражению, – даже когда мы остаемся наедине, все разговоры и тревоги вращаются вокруг него.
Кузина снова хмурится, но я не отвожу взгляд, и наконец она уступает и садится рядом.
– Ты в порядке? – спрашивает она. Я предлагаю ей вилку с наколотым куском рыбы, но она качает головой, мягко отказываясь.
– В полном, – отвечаю я.
– Ты не можешь пропустить этот прием, – укоряет она, и мне внезапно очень не нравится ее тон. Ну да, я не пошла на предыдущий званый вечер, чем привела мужа в ярость.
– Я просто хотела подышать свежим воздухом и пообедать. Это проблема? – огрызаюсь я, хотя злюсь не на кузину, а на все эти проклятые званые вечера, которым, как ожидалось, должна была посвятить остаток жизни.
Кузина вдруг замечает стопку бумаги, и выражение ее лица смягчается.
– Ты когда-нибудь все-таки дашь мне ее прочитать? – спрашивает она, показывая на рукопись.
Она знает. Я рассказала ей, что в моей голове давно зреет роман, и вот наконец после стольких лет его ростки начали пробиваться на свет. Она прощает мне некую отстраненность – на что не способен, вольно или невольно, мой муж. Она говорит, что все понимает, даже завидует этому творческому дару, когда слова наполняют и струятся по венам и ты оказываешься в стране, в которую есть вход только тебе одной.
Однако я отрицательно качаю головой. Написанное пока слишком живо и свежо, слишком откровенно и неприглаженно, чтобы показать ей. Стоит хоть один раз выпустить текст из рук, поделиться с кем-то, даже с ней – и он перестанет принадлежать только мне. Он станет чем-то другим, и я тоже. К тому же – и эта мысль пугает меня – вдруг ей не понравится?
Я прячу рукопись обратно в сумку.
– Ты мне не доверяешь? – Кузина подталкивает меня плечом, наполовину в шутку, наполовину обиженно. Но у меня нет настроения