Подумать только! Столько лет притворяться… И когда я уже смирилась с мыслью, что скорее заговорит утюг, чем мой безмозглый попугай, он вдруг разродился на три слова. А вернее, на одно. Коварный негодяй! Нет, я не злая… Я просто в ярости! Сколько лет по вечерам и воскресным утром я, стоя на коленях перед клеткой, пыталась научить его хотя бы простым словам… Он возмущался и лишь хлопал своими безусловно красивыми, блестящими крыльями. И поверьте мне, этого слова я ему точно не внушала.
Честно говоря, я не хотела его брать. Но родители заявили, что одной в моей новой квартире будет неуютно и скучно, и всучили его мне как подарок на новоселье. Я даже не знаю, сколько ему лет… Лет двадцать назад мама купила его в одной парижской лавке. А молодой темнокожий продавец – нет, просто абсолютно чёрный, – бесконечно тараторивший «Merci beaucoup!», тут же выписал справку на вывоз экзотической птицы и вручил маме огромную клетку с самодовольным попугаем. Я не знаю, как называется у птиц то, что у человека является лицом, но его, скажем, голова безусловно выражала царственную надменность и полное безразличие к окружающим.
Когда бурная и, мягко говоря, не самая верная реакция утихла, на её место, нетерпеливо перебирая пальцами по краю стола, заявилось любопытство. Вот именно. Любопытство.
Я подошла к клетке и спросила:
– И почему молчал?
– Обиделся.
– Господи Боже мой! Да на кого?
Он, выдержав паузу, голосом Хазанова произнёс:
– Старая дура пообещала написать книгу, да таланта хватило на одну фразу. Нелицеприятную.
Больше он не проронил ни слова. Закрыл глаза и отвернулся.
Глава первая
Так прошла неделя. Молча завтракали и ужинали. Вечерами я читала Вадима Зеланда, пытаясь прокручивать самую счастливую киноленту моей жизни. Я уже не рассчитывала услышать его историю, как вдруг, словно и не было никого молчания, он сказал:
– Девочка моя, у всего есть начало… А вот конца может и не быть. Расскажу тебе одну историю, только ты не обижайся, как эти пустоголовые птенцы, не понимающие разницы между «реноме» и «паблисити».
Давным-давно пройдена эта точка. Упущен раз и навсегда единственный момент, когда ещё можно было что-то исправить. На календаре двадцать пять раз поменялся год. Скажу больше, одно тысячелетие сменилось другим. Так бывает на стыке веков… Только боль от утраты ощущения счастья стала ещё невыносимее и осознанней. Потому что я теперь точно знаю, когда была пройдена эта точка невозврата…
Я заметил её издалека и, хотя мы не виделись уже лет пять, сразу же узнал девушку, которая когда-то ласково называла меня «солнышко».
Она стояла у газетного киоска на остановке трамвая и изучала выставленные в окне почтовые марки. На марках красовались диковинные орхидеи. Потом открыла сумочку, чтобы достать мелочь, и я тихо окликнул:
– Майя!
Она вздрогнула и улыбнулась так, что казалось – десять солнц взошло на небосводе.
– Ты?
– Я…
– Как