в ее салоне – и во многих других салонах, подражавших ей, – и рассматривали жизнь с той же отстраненностью, какую предпочитал Сократ, но вместо того, чтобы мучиться вопросами к самим себе, сосредотачивались на изящном выражении своих мыслей.
Салоны сделали для искусства беседы столько же, сколько актерская игра Дэвида Гаррика для Шекспира. Они, как выразилась мадам Неккер, были посредниками, помогая «чувствам проникать в души людей». Хорас Уолпол, питавший отвращение к посетителям салонов («свободомыслящие, ученые, лицемер Руссо, насмешник Вольтер… все они так или иначе самозванцы»), стал тем не менее постоянным посетителем салона мадам Жоффрен, обнаружив, что, сколько бы мужчинам ни нравилась претенциозность других мужчин, присутствие умных женщин, на которых они хотели произвести впечатление, превращало обычно неловкие встречи в волнующие. «Я никогда не видел никого, – писал он о хозяйке, – кто так легко улавливает недостатки и умеет убеждать. Раньше я никогда не любил, чтобы меня поправляли… Для меня она стала и духовницей, и наставницей. В следующий раз, когда я увижу ее, мне кажется, я скажу: о Здравый Смысл, садись; я думаю о том-то и о том-то; разве это не абсурд?»
Смешение умных женщин и умных мужчин вывело сексуальные отношения на новый уровень. «Возникали теплые, глубокие, иногда страстные дружеские отношения, но они почти всегда носили платонический, не бытовой характер». Мужчины и женщины научились ценить друг друга за характер, а не за внешний вид, обращая во благо различия между ними, пытаясь понять себя и ближнего. На их встречах рождались эпиграммы, стихи, афоризмы, портреты, панегирики, музыка, игры, которые обсуждались с необычайной обстоятельностью, но без злобы, ибо существовало правило: участники должны уметь договариваться. Предпринимались сознательные усилия, чтобы не отставать от всего нового в литературе, науке, искусстве, политике и нравах, но женщины, управлявшие такими салонами, не были специалистами ни в одной из этих сфер. Их достижение состояло в том, чтобы избавить людей от тяготившего их наследия хамской манеры общения в научных кругах, когда результат дискуссии состоял в том, чтобы сокрушить других тяжестью собственных знаний. Тем самым они наполняли прозу XVIII века ясностью, изяществом, универсальностью, «процеживая идеи сквозь умы других людей», заставляя серьезность быть беззаботной, разум – помнить об эмоциях, вежливость – соединяться с искренностью. Миссис Кэтрин Филипс, открывшая салон в Лондоне (мы бы знали о ней гораздо больше, если бы она не умерла в 1664 году в возрасте тридцати четырех лет), описывала свой салон как «Общество дружбы, в которое допускались мужчины и женщины и в котором должны стать предметом обсуждения поэзия, религия и душа».
Однако небольшие группы часто ограничивают индивидуальность своих участников и снижают их способность выражать свои мысли и чувства. Хороший вкус, который культивировали