А нейропосмертие – вопрос твоей души. И как бы системе не хотелось прибрать к себе и эти две субстанции, всё же предыдущие два века, начиная с двадцатого, чему-то человечество научили. Так Максу хотелось верить.
Поэтому отказники получали не срок и даже не клеймо еретика, а скорее ярлык чудика и фрика. Немного общественного порицания, да и только.
Макс порой сравнивал Серёгу с веганом или кем-то из меньшинств похуже. Но, однажды чуть не словив от друга по лицу, Макс перестал его дразнить. Не хотелось терять последнего друга.
«И, однако, делай с собой, что вздумается, но подбивать других не смей» – как бы говорило государство, серьёзно карая тех, кто начинал проповедовать свой «девиантный» образ жизни. Макс помнил один публичный процесс, обернувшийся большим скандалом. Судили сынка директора одной крупной евразийской корпы. Макс уже и забыл её название, помнил лишь, что корпа работала с фармой и биотехом, и была связана с армией. Сынок активно вёл блог, посвящённый борьбе с программой нейропосмертия. Богатство и влияние родителя некоторое время позволяли ему избегать ответственности. Но он был упёрт и активность в Сети наращивал. Многочисленные паблики и каналы породили крепкое комьюнити. Макс и Серёга следя за этим движем, тогда, пару лет назад, сильно удивлялись долготерпению властей. Но вскоре удивление прошло. Ибо когда мажор провозгласил, что основной целью их сообщества становится доступное долголетие, границы папиного покровительства закончились. Сынка отправили в изолятор, а папаша нанял свору лучших в стране юристов, чтобы те развалили дело. Сынку дали восемь лет, – ничего страшного, когда собрался жить больше ста пятидесяти, – а папу из совета директоров выдавили. А через полгода его застрелили на подземной парковке. Видимо, чтобы сынку было веселее сидеть.
Серёга долго представлял эти события как доказательство своей правоты. Макс соглашался с другом, что всё это полная жесть, но позицию его разделить не мог. Он всегда считал её странной, искренне полагая нейропосмертие благом.
От мыслей Макса отвлекла милая азиаточка в белом обтягивающим платье. Она села напротив. Взгляд его скользнул по её фигуре, остановился на декольте, но когда она посмотрела на него, раздался звонок. Окружающие его не слышали, ибо он раздался в голове Макса. Мысли исчезли, он сконцентрировался на нейроинтерфейсе.
В открывшемся окне показался портрет его мамы, точно такой, как в цифровой фоторамке на стеллаже. Макс принял вызов. А в груди разлилось тепло, которое тут же сменилось холодом. Он чувствовал любовь и трепет, даже некоторое благоговение.
– Привет, сынок, – сказала она своим обычным голосом, который нейрочип и побочные импланты прекрасно воссоздавали в сознании Макса.
Портрет матери был хорошо анимирован. Создавалось ощущение, что они говорили по видеосвязи.
– Привет, мам. Я как раз к тебе еду.
Мать на портрете улыбнулась.
– Не поверишь, я будто бы сердцем чувствовала, – весело сказала