мы рискуем жизнью.
– И за последние три недели пора было уже понять, что мы не справляемся, – взорвался Саймон. – Мы проиграли в Серенгети, проиграли на Лазурном острове, проиграли на Амазонке, и из-за нас погибли сотни животных. Нам нельзя больше проигрывать. Нельзя. Какой смысл в Наследниках, защитниках всех анимоксов, если мы не можем никого защитить?
Несмотря на собравшуюся толпу, в пещере стояла мёртвая тишина. Даже животные притихли, и Саймон обернулся человеком – его не волновало, что он стоит меж двух хищников, полных ненависти друг к другу. Он устал. Очень устал. И после всего, что выпало на их долю, эта вражда была лишь пустой тратой времени.
– Верховный Совет уже близко, – сказал он слабо, с надрывом, обращаясь не столько к Экону, сколько сразу ко всем. – Они придут не только за нами, но и за всеми, кто нам дорог. Да, Нолан не Наследник, но он сильный и храбрый, и мы не можем так обращаться с ним после того, как он спас нас. Мы не Вадим и не Совет. Разве нам важно, кто во что превращается? Ведь если так… – Он зло поглядел на Экона. – Чем ты тогда лучше них?
Воцарилось неловкое молчание, но постепенно Наследники зашептались, и Экон зарычал. Но не напал, а лишь провёл по земле когтями с пронзительным скрипом, оставив на камне следы, обернулся хохлатой майной и вылетел из пещеры в вечернее небо.
Стоило ему скрыться из виду, Нолан вернул себе человеческий облик. Он весь покраснел и держался скованно, но когда Саймон шагнул в его сторону – резко развернулся и пошёл в противоположный конец пещеры, где оставалась лишь пара Наследников. У них хватило ума уйти. Он ненавидел ругаться с братом безо всякой причины, но не успел даже дёрнуться в его сторону, как рядом возник Тембо.
– А ты молодец, что отругал Экона, – сказал он под гул вновь завязавшихся разговоров. – Они с твоим братом похожи. Гордые и вспыльчивые – опасная комбинация, я бы сказал.
– Вот уж точно, – пробормотал Саймон, зарываясь пальцами в волосы. В таком настроении с Ноланом невозможно было разговаривать, но Саймону нужно было придумать, как преодолеть растущий раскол, пока он не превратился в непреодолимую пропасть.
– Пойдём, – сказал Тембо. – Слетаем в дозор, развеемся. Тут неподалёку есть роща – там обезьян столько, что они вечно на деревьях болтаются, а уж какой там закат…
– Я лучше останусь, – виновато сказал Саймон, поглядывая на брата. И хотя объяснять он не стал, Тембо, видимо, понял, потому что кивнул.
– Понятно. Удачи, – сказал он. – Надеюсь, тебе не откусят голову.
Дома, в Нью-Йорке, Нолан обычно больше болтал, чем делал. Но на загорелом лице брата, присевшего у стены, плясали унижение и ярость, и Саймон понимал – последние три недели изменили его, как изменили и Саймона. И, если честно, ему было страшно видеть, кем они стали, и страшно, что они больше не будут братьями. Но после того, через что им пришлось пройти, как сообща, так и порознь, он был обязан хотя бы попытаться – ради Нолана, ради семьи, ради себя самого.
Поэтому, когда Тембо ушёл, Саймон набрался храбрости и подошёл к дальней стене пещеры, откуда брат