предстояло умереть. Так или иначе, текст он выучил, хотя читал безо всякого выражения, словно колотил палкой по пустым консервным банкам.
Все говорили, что Полина была такой милой Джульеттой, что хотелось плакать. И плакали, плакали все: и Ольга Борисовна, и Ктория Санна, и похмельный историк, и беспалый трудовик, и директор школы. Жаль только, что Полинина мама не пришла на спектакль, потому что возилась с маленькой Лизкой, очередной сестричкой, прижитой от очередного отчима. Но это ничего, Полина не обиделась. Она вообще никогда не обижалась, ни на кого.
Полина их всех ужасно любила.
«Милые, милые папа Саша, папа Коля, отчим, Егорка, Лизка, мама, Влад, Лола – и все-все. Мне так жаль, что пришлось уйти! Так бесконечно жаль! Но это было нужно. Я должна была вернуться туда, куда шла, и донести слова. Но мне так бесконечно жаль…»
И потом, когда незадолго до выпускного Полина пропала навсегда, – все тоже плакали…
Мы ищем тебя
Вечера, когда отключали электричество, запомнились Андрею острее всего; тогда, в девяностые, в Заводске это часто случалось. Людям будто давали понять, что света в мире не так много, как хотелось бы, и приучали выживать во тьме. И ее, тьму, приучали к людям, к этой странной добыче, одновременно пугливой и дерзкой. Тьма неуверенно трогала их медвежьей лапой, пока не зная, съедобны ли: вон болтают чудно и смешно ручками-ножками машут.
Главным источником света для Андрея была мама.
Со свечами не ладилось: мама, даже если покупала их, в нужный момент не могла найти, не помнила, куда положила, и металась по квартире в темноте, натыкаясь на все подряд, пока не отчаивалась. И потом: найдешь свечи – ищи спички, которые тоже, как назло, куда-то пропали…
После бесплодных поисков мама садилась к Андрею на кровать, обнимала его и начинала рассказывать. У нее был дар говорить как по писаному, легко сочинять истории, выдыхать их как воздух. А еще она читала стихи и умела петь. У нее была гитара, и хотя в темноте играть у мамы получалось плохо (да и при свете тоже), она все равно пела песни про походы, лес, елки, лыжи и всякое такое. Отец тоже любил послушать, как мама поет, и подпевал, мимо нот, как будто пытался пьяным надеть пиджак и не мог попасть в рукав. От его пения мама смеялась, и ее смех был похож на елочную гирлянду, мерцающую разноцветными лампочками.
Андрей чувствовал себя таким счастливым, что пусть бы света вообще не было больше никогда. Хотя без света не работал телик, а телик Андрей любил, особенно фильмы про приключения.
Однажды, когда они втроем так тихонько светились в темноте, к ним в дверь постучали. Мама сказала папе:
– Дима, не надо!
Ее круглые очки тревожно блеснули стеклами.
Но папа все равно пошел открывать. Не мог поступить иначе: он же мужчина. Если что, он должен был сразиться с захватчиком. Мама побежала за ним: она же женщина, и без нее захватчика не победить. И Андрей побежал за ними в надежде, что все-таки они вдвоем не справятся и тогда на сцену выйдет настоящий герой.
Но это