большие черные глаза, сверкавшие задорным блеском.
И добиться того, о чем вожделели все эти мужчины, стало заветной мечтой Рогожина.
Мечта сбылась, но не совсем так, как предполагал Рогожин. Лили отдалась слишком покорно, почти механически. Он явственно уловил «шестым чувством» презрение своей партнерши. Совсем не так отдавались ему другие женщины, на которых он обращал свое благосклонное внимание.
Получалось, как будто бы не он, а Лили снизошла до него и осчастливила своей любовью. «Так когда-то гордые римские аристократки отдавались варварам в обмен на свободу своих плененных близких, – раздраженно размышлял Рогожин. – Она действительно в эту ночь вела себя с жертвенным достоинством, тогда как я выглядел диким варваром».
Полунищая Лили, мать которой существовала только благодаря его подачкам, пренебрежительно приняла от него даже банковский вкладной билет на сто тысяч. Он, купивший Лили, сделавший ее своей содержанкой и поселивший ее в своей квартире, чувствовал смущение и робость, входя после ужина в спальню, чтобы взять то, что принадлежало ему по праву хозяина. Если бы Лили прогнала его, Рогожин беспрекословно ушел бы, не смея возразить.
Но Лили не сделала этого. Более того, она не оказала никакого сопротивления, но, отдаваясь ему, возвысилась, тогда как он чрезвычайно низко пал в ее глазах, да и в собственных тоже. Рогожин до боли чувствовал это в продолжение всей бессонной ночи.
Когда Лили крепко заснула, он, боясь потревожить ее сон, тихо приподнявшись на локте, внимательно и задумчиво разглядывал ее нежное, чарующее личико. На несколько мгновений у Рогожина мелькнула мысль сделать Лили своей женой. Он хотел даже разбудить ее, чтобы сказать: «Лили, я люблю вас!.. Будьте моей женой!..»
Но тотчас Рогожину представилось, как все знакомые будут смеяться над ним и злорадно перешептываться по поводу его поступка: «Слышали анекдо-тес, господин Рогожин-то женился на кокотке! Вот она ему рога понаставит, небось вскорости придется ему двери в свою банковскую контору расширять, чтобы рогами за притолок не задевать!»
Рогожина аж пот прошиб от такой мысли. Он, своенравный и высокомерный, пользующийся таким почетом и уважением, силой и властью, – и женился вдруг на дочери известной в Москве даме полусвета, перед которой закрыты двери всех мало-мальски порядочных домов! И мысль о женитьбе на Лили сразу потускнела, поблекла и отлетела прочь, как испуганная птица.
Рогожин осторожно встал с постели, оделся и, даже не оглянувшись на спавшую Лили, вышел из спальни. Он зажег в столовой свечи, достал из буфета бутылку с ликером, уселся за стол и пил рюмку за рюмкой, стараясь заглушить тревожное чувство.
Едва настало утро, Рогожин позвонил Берте и уехал.
Лили проснулась поздно. В дверях спальни, улыбаясь, стояла Берта, очевидно караулившая ее пробуждение.
– Ванна готова! – сказала горничная.
Лили потянулась и сбросила с себя одеяло. Берта невольно залюбовалась ее совершенным