именно. Подонок утверждает, что «торчок» сам свалился, а что он бежал, как напуганная газель, – так это не потому, что мы за ним гнались, а чтобы, мол, не опоздать на встречу. Пакетики с дурью, которые мы на нем нашли, как и те, которые ему удалось выбросить, прежде чем его повалили прохожие, – ясное дело, не его. До того нагло врет, что так и подмывает ему врезать!
– Считай, что этого я не слышала.
Кармайкл улыбнулась.
– Санчес не позволяет мне распоясываться. Он у нас добрый коп. В отличие от злого – меня.
– Запинал, говоришь? Вы проверили его обувь?
Улыбка Кармайкл стала шире.
– Он даже не позаботился переобуться или смыть с башмаков кровь жертвы. Мы отдали кровь на анализ, но это лишнее: он оставил на груди жертвы четкий след. Не хуже, чем на мокром песке! Есть еще два свидетеля: они пялились в дверные «глазки», когда подонок толкнул «торчка» с лестницы, так он – наш подонок – при этом орал.
– Похоже, он изобличен. Зачем ублажать его холодной колой?
– Санчес прогнал меня, чтобы я остыла. Приятно, что ли, выслушивать, что меня надо как следует оприходовать в задницу штуковиной покрупнее, как раз как у него, которая меня ждет не дождется?
– За такую грубость просто необходимо ему врезать, и посильнее, Кармайкл. Мой путь пролегает как раз мимо комнаты «А». Как его имя?
– Уличная кличка – Клык. Альвар Рамондо.
Ева кивнула.
– Откроешь дверь, но входить повремени. Дверь оставь открытой.
Кармайкл так и поступила.
– Значит, увидимся, после того как… Привет!
Заглянув в комнату для допросов, Ева уставилась на массивного субъекта. Между 20 и 30 годами, латиноамериканец, короткие рукава, руки в завитках прихотливых татуировок.
– Почему ты не сказала, что здесь Ал?
Санчес разинул было рот, но Ева глянула на него, и он промолчал.
– Как дела, Ал? Как я погляжу, хвастаться нечем.
– Кто эта стерва? – спросил Клык. – Еще одна? Никаких проблем. Я вас обеих оприходую. – Улыбка – доказательство, что этот урод не привык раскошеливаться на дантиста. Схватив себя за причинное место, он завилял бедрами и мерзко закряхтел.
– Ага, так ты и говорил тогда, после текилы. Мне приглянулись татуировки, – сказала она, обращаясь к Кармайкл, – вот я и не стала ему отказывать. И зря, признаться.
Ева закатила глаза и изобразила пальцами похабный жест.
Клык побагровел и попытался вскочить.
– Лживая сучка! Puta! Никогда раньше тебя не видел!
– Не помнишь меня, Ал? Ты еще просил называть тебя Клыком. Не бог весть что, – бросила она в сторону Кармайкл исповедальным тоном.
– Вот ведь лживая сука! Знать тебя не знаю.
– Это все текила. – Ева пожала плечами. – Не беда, главное, что я сама тебя помню. Никогда не забываю, – тот же похабный жест. – Ладно, увидимся!
Закрывая дверь, она довольно ухмылялась. О том, что она постаралась не зря, свидетельствовала доносившаяся из-за двери визгливая брань.
Теперь к Уитни она торопилась в приподнятом настроении.
4
В