и прежде, чем вернуться домой, в Грэнмьюар, с нашей дочерью на руках, я отомщу».
Глава шестая
«Александр Гордон из Глентлити, – прошептала леди Маргарет, обдавая мое лицо жаром своего зловонного, пахнущего пятнистым аронником дыхания – лежит сейчас перед алтарем в главном нефе аббатства Холируд с горлом, рассеченным до самого хребта».
Значит, я отправлюсь в главный неф аббатства Холируд, как только смогу стоять на ногах.
Леди Маргарет думала, что я решила жить дальше из-за Грэнмьюара и моей дочери. Что ж, в какой-то мере она была права; пусть продолжает так думать и впредь – я не стану ее разубеждать. Я даже, не противясь, дала ей приложить несчастную исходящую криком малютку к моей груди, хотя мне и было больно, когда она сосала, да и молока у меня, по всей видимости, было очень мало. Но все же, пососав, малышка перестала плакать и заснула.
Затем я позволила служанкам дать мне мясного бульона и вина с размоченными в нем кусочками хлеба. И продолжала клясться, будто ничего не знаю ни о каком ларце. Конечно, леди Маргарет знала, что я лгу, но что она могла поделать? По крайней мере, я старалась выжить, а стало быть, знание о том, где спрятан ларец, не умрет вместе со мной.
Час или два спустя она ушла, сказав, что еще вернется, чтобы поговорить со мною, когда я немного окрепну. Я ничего не ответила, и она удалилась. Со мною остались три женщины. Одна была одета в богатое черное платье, с жемчужными сережками в ушах, и отдавала приказания по-шотландски с сильным французским акцентом; двое остальных были полноватые эдинбургские девушки, молча исполнявшие, что им велят.
– Я Мэри Ливингстон, – сказала француженка. – Я состою в личном штате королевы, и она сама поручила мне заботу о вас. Я выросла вместе с нею во Франции, и теперь, когда вернулась обратно в Шотландию, мне все кажется чужим – я почти ничего здесь не помню и едва говорю по-шотландски.
– Меня зовут Марина, – сказала я. Я не смогла заставить себя произнести ни «Гордон», ни «Лесли». – Меня окрестили так в честь моря, на котором стоит мой дом. Все называют меня Ринетт.
Мэри Ливингстон улыбнулась; улыбка подходила ее круглому веснушчатому лицу куда больше, чем выражение серьезности и печали. Но тут она вспомнила, что я только что овдовела, и снова приняла печальный вид.
– Вы должны отдыхать и поправляться, – сказала она. – Это Элисаун, а это Элспет. Если вам будет что-нибудь нужно, только скажите нам – мы все сделаем.
– Мне бы хотелось еще бульона и хлеба. И, пожалуйста, помогите мне сесть.
На самом деле я вовсе не хотела есть, но понимала, что должна. Девушки подложили мне под спину несколько подушек. Когда я села, у меня закружилась голова, но я поела хлеба, размоченного в наваристом мясном бульоне, и головокружение прошло.
– Какой нынче день? – спросила я.
– Пятница, – ответила Мэри Ливингстон. – Ваш ребенок родился поздно ночью в среду, а сейчас вечер пятницы. Скоро начнется вечерня.
Королева прибыла во дворец утром во вторник. Был вечер вторника, когда…
Я не могла об этом думать.
Вместо