Серебряного века, которыми перенасыщен, к примеру, «Чистый понедельник».
Познакомились герои «на лекции Андрея Белого, который пел ее, бегая и танцуя на эстраде», время проводят на капустнике Художественного театра в обществе Станиславского и Качалова. Обсуждают текущую культурную ситуацию (время действия – 1912 год):
– Вы дочитали «Огненного ангела»?
– Досмотрела. До того высокопарно, что совестно читать.
– А отчего вы вчера вдруг ушли с концерта Шаляпина?
– Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю.
Брюсов, автор «Огненного ангела», удостоен камео в «Речном трактире», где он предстает мерзким развратителем своих наивных поклонниц: шпилька, вполне обоснованная репутацией Брюсова, в частности широко известной его современникам историей самоубийства поэтессы Надежды Львовой[[23] ].
«Желтоволосая Русь», в свою очередь, отзывается в «Степе». Герой рассказа, несмотря на университетское образование, «любил чувствовать себя помещиком-купцом, вышедшим из мужиков… носил смазные сапоги, косоворотку и поддевку, гордился своей русской статью». При этом приметы его московской жизни – отчетливо богемные: «завтраки… с актерами Малого театра… потом сидение в кофейне Трамблэ». Все это здорово напоминает шарж Георгия Иванова на «мужичка-травести» поэта Николая Клюева, брюсовского протеже, который в своей, как он выражается, «клетушке-комнатушке» – номере «Отель-де-Франс» – ходит при воротничке и галстуке, но в ресторан демонстративно обряжается в смазные сапоги и малиновую косоворотку.
Отвергая «Огненного ангела», героиня «Чистого понедельника» цитирует герою «Повесть о Петре и Февронии Муромских» и «Войну и мир» (портрет босоногого Толстого висит у нее в будуаре). В «Темных аллеях» Бунин выясняет отношения с классической и современной ему русской литературой – как замечает филолог Игорь Сухих, писатель «ощущает себя одиноким наследником великой традиции, посланником девятнадцатого века в двадцатом. Он страдает и за себя, и за настоящее искусство, которое, с его точки зрения, декаденты и модернисты подменяют фокусами, кривляньем, пошлостью и патологией».
Участники литературного кружка «Среда». Слева направо: Скиталец, Леонид Андреев, Максим Горький, Николай Телешов, Федор Шаляпин, Иван Бунин, Евгений Чириков. 1902 год
При сквозном чтении «Темных аллей» бросается в глаза «избыток рассматривания женских прельстительностей», как выразился Федор Степун. Чего стоят многочисленные описания щиколоток, бедер, коленей, лодыжек и ступней, как будто заключающие в себе всю историю русского литературного фут-фетишизма, от пушкинских «ножек Терпсихоры» до Олейникова («Верный раб твоих велений, / Я влюблен в твои колени / И в другие части ног – / От бедра