в период, примерно совпадающий со временем Первой Бразильской республики (1889–1930), развивались иерархические модели под эгидой позитивизма и универсалистской теории политического участия. Сопровождалось это, тем не менее, открытием новых форм социального лифта, предоставившего в Италии новые пространства для угнетаемых религиозных меньшинств, таких, как евреи и евангелисты. Данный период также продвигал социалистические идеалы. В Италии они выглядяли куда значительнее, чем в Бразилии – вместе с возникновением нового и все более многочисленного класса городской буржуазии, появления у него новых привычек и потребностей, порой сочетающихся с левыми идеями и определенными симпатиями к социализму, таких, как новая, уже упомянутая выше, визуальная культура. Сформировалась молодая итальянская нация. Не отрицая специфический контекст, следует выделить некоторые моменты ее совпадения и даже сходства со странами Южной Америки. В самый интересный для нас период истории (1890–1920) национальные элиты этих стран все еще руководствовались расовой идеей. Для них именно она определяла, какая часть популяции должна бы соответствовать лозунгу «Порядок и прогресс»[36] и воплощать модернизационные меры. Согласно идее, прогресс был закодирован в типе людей, как правило европеоидов, а отставание зависело от индейского или африканского фенотипа в остальной, как правило, большей части населения.
В Италии изменения происходили быстро, начиная с первых годов XX века, по мере индустриализации. Проблема опасных классов, то есть социальные вопросы, породили интерес к относительно новым отклонениям от одобряемого поведения: бандитизму, безумию, гениальности, кретинизму, истерии, алкоголизму и т. д. Это породило споры в общественном пространстве (связанные с аналогичными спорами по сходным темам в иных странах), подпитывавшиеся сформировавшимся в эту эпоху (после Рисорджименто[37]) пессимизмом в отношении нации, государства и правительства (особенно сильным у таких авторов, как ПМ). То был даже двойной пессимизм – как по отношению к способности государства эффективно работать, так и по отношению к качеству населения. Не удивительно, что вопрос волновал и латиноамериканские элиты, тоже озабоченные подобными темами: они испытывали сомнения в том, что вверенный им народ соответствовал чаянием великих мыслителей современности.
Дебаты вокруг кризиса латинской расы и утверждение немцев в качестве наиболее эффективных, но при этом и наиболее жестоких представителей человечества, восходит к тяжелому поражению французских войск от прусской армии в 1870 году. Спор о деградации латинской расы начался во Франции (Quatrefages 1871), но быстро переместился и на территорию Италии, где вполне адаптировался к местному после-реформенному контексту. Спорили литераторы, в дискуссию вступили еще и видные интеллектуалы, такие как Наполеоне Коладжанни (в 1903 году как раз вышла его книга «Низшие и высшие расы, или латиняне и англосаксы») и Джузеппе