1922 Не краской, не кистью! Свет – царство его, ибо сед. Ложь – красные листья: Здесь свет, попирающий цвет. Цвет, попранный светом. Свет – цвету пятою на грудь. Не в этом, не в этом ли: тайна, и сила и суть Осеннего леса? Над тихою заводью дней Как будто завеса Рванулась – и грозно за ней… Как будто бы сына Провидишь сквозь ризу разлук – Слова: Палестина Встают, и Элизиум вдруг… Струенье… Сквоженье… Сквозь трепетов мелкую вязь – Свет, смерти блаженнее И – обрывается связь. Осенняя седость. Ты, Гётевский апофеоз! Здесь многое спелось, А больше еще – расплелось. Так светят седины: Так древние главы семьи – Последнего сына, Последнейшего из семи – В последние двери – Простертым свечением рук… (Я краске не верю! Здесь пурпур – последний из слуг!) …Уже и не светом: Каким-то свеченьем светясь… Не в этом, не в этом ли – и обрывается связь. Так светят пустыни. И – больше сказав, чем могла: Пески Палестины, Элизиума купола… Та, что без виде́ния спала – Вздрогнула и встала. В строгой постепенности псалма, Зрительною ска́лой – Сонмы просыпающихся тел: Руки! – Руки! – Руки! Словно воинство под градом стрел, Спелое для муки. Свитки рассыпающихся в прах Риз, сквозных как сети. Руки, прикрывающие пах, (Девственниц!) – и плети Старческих, не знающих стыда… Отроческих – птицы! Конницею на трубу суда! Стан по поясницу Выпростав из гробовых пелен – Взлет седобородый: Есмь! – Переселенье! – Легион! Целые народы Выходцев! – На милость и на гнев! Види! – Буди! – Вспомни! …Несколько взбегающих дерев Вечером, на всхолмье. Кто-то едет – к смертной победе. У деревьев – жесты трагедий. Иудеи – жертвенный танец! У деревьев – трепеты таинств. Это – заговор против века: Веса, счета, времена, дроби. Се – разодранная завеса: У деревьев – жесты надгробий… Кто-то едет. Небо – как въезд. У деревьев – жесты торжеств. Каким наитием, Какими истинами, О чем шумите вы, Разливы лиственные? Какой неистовой Сивиллы таинствами – О чем шумите вы, О чем беспамятствуете? Что в вашем
