мы по крайней мере будем обеспечены, не отчаивайтесь, Кирилл, не пропадем!
– Рериха недавно увели. Не знаю, радоваться за него или огорчаться.
– Сам Рерих, каким я его знаю, не огорчался, поэтому и мы будем крепиться, Кирилл. – В интонации Торновского не было большого оптимизма, но я крепился, как мог.
Торновский не выглядел отчаявшимся, он охотно контактировал с офицерами, среди которых встретил и своего старого знакомого по второму военному округу Оренбургского казачьего войска полковника Владимира Николаевича Доможирова. Это был лихой кадровый офицер, окончивший второй Оренбургский кадетский корпус, а также Николаевское кавалерийское училище. За свою недолгую военную карьеру Доможиров умудрился поучаствовать в русско-японской и германской войнах, получив кучу наград и ни одного ранения. Был он тощим и долговязым, имел вытянутое лицо и седые не по годам волосы. Доможиров оказался интересным рассказчиком, помогал коротать время, весело и непринужденно описывая многочисленные вылазки своих отрядов в разведке, кровавые стычки с хунхузами при Мурукче и Фанкозе, бои против большевиков в Приморье. Судьба Владимира Николаевича изобиловала авантюрными историями, которым не было конца. Окончив военную службу, он прожил меньше года в китайской эмиграции. Поняв, что штатская жизнь не для него, в лютые морозы 1919-го года пересек границу, раздобыл оружие и примкнул к проходящим через Троицк войскам Колчака. О том, как оказался в Урге, он не распространялся, да я и не особенно этим интересовался.
Через неделю Торновского и еще нескольких человек, включая Бурдукова, увели.
Казалось, что январь никогда не кончится. Трупы и замерзшее дерьмо в студеной полутьме помещений тюрьмы уже не тревожили оставшихся узников. Почти никто не передвигался, попросту не имея на это сил. Разговоры и стоны тоже почти прекратились, царившая до этого возня переполненного барака сменилась редкими шорохами и периодическим кашлем умирающих. Счет дней я потерял некоторое время назад, за сырой чумизой и холодной водой к раздаче еще ходил, но желания есть и пить уже почти не испытывал. Да и сил жевать твердые зерна у меня не было. Недавно мне попался в чумизе камушек, и я сломал себе зуб. Ко всем злоключениям у меня вскоре возникла боль в том месте, где зуб откололся, временами я сплевывал кровь, десна неприятно побаливала, напоминая мне о том, что я все еще жив.
Особого оживления среди узников не случилось даже тогда, когда стали слышны пулеметные очереди и залпы орудий. Перестрелка велась где-то вдалеке, но с каждым часом звуки стрельбы становились все громче. Так продолжалась два дня, а потом наступило затишье, которое длилось чуть меньше суток.
Еду и даже воду в день затишья нам не принесли, происходило что-то необычайное. Рано утром стрельба возобновилась, послышался шум бегущих мимо нашего барака китайцев, они кричали и отстреливались, лязгая затворами винтовок. Орудийный снаряд