к декорациям. Нет, декорации здесь были, причем богатые и сравнительно масштабные, но они не идут ни в какое сравнение с настоящим театром.
А император устал. Ему было лень идти в театр, поэтому актеры-трагики сами пришли в его дворец и дали образцовое представление. Но… Это все равно не то.
Император не знал, чего хотел. И если раньше он бы потратил много сил на удовлетворение этого зудящего на краю сознания желания, то сейчас ему было банально лень что-то предпринимать. Потому он терпел скуку, перебарывал лень и смотрел на представление.
Этот тощий и внешне слабосильный человек пребывал в меланхолии. От императорских дел он фактически самоустранился, неофициально передав реальную власть Флавию Антемию, консулу Западной и Восточной Римской империи[19] и префекту претории… На самом деле император просто позволил ему утянуть всю исполнительную власть из собственных рук.
– Еще раз, – потребовала малышка Пульхерия, когда актеры поклонились.
Толстенькая девочка в украшенном жемчугом платье аж подпрыгивала на своем маленьком троне в особо эмоциональные моменты. Купольный зал, играющий роль зала тронного начиная с правления Аркадия, отзывался многочисленным эхо, повторяющим смех Пульхерии. Девочка смеялась там, где актеры старались вызвать слезы, а там, где надо было смеяться или радоваться, она не реагировала вообще никак. Еще пару лет назад Аркадий обеспокоился бы, но не сейчас. Возможно, меланхолия окончательно взяла верх над Аркадием после смерти любимой жены. Элия Евдоксия, единственная его жена, любимая, мать пятерых его детей, ушла три года назад…
Аркадий не видел смысла существовать дальше, но прервать это бессмысленное существование не позволяла религия. Империя его уже не волновала, не волновали доносящиеся слухи, порочащие его благоверную жену и твердящие, что Феодосий – не его сын… Это неважно, даже если бы было правдой.
«Там, на небесах… – подумал Аркадий. – Ничего не важно».
Самоустранившийся от власти император – это лучшее, что может сидеть на троне. Так считал Флавий Антемий.
Пока император смотрел представление, Антемий сидел в соседнем зале и разбирался с последствиями чужих и своих решений. Чужие решения – пускать варваров в пределы империи. Свои решения – упустить эту беду из виду, полностью посвятив себя придворным интригам. А беда грозила стать огромной, с перспективой перетечь в трагедию, а из нее – в катастрофу.
– Насколько велик ущерб? – спросил Флавий Антемий у комита священных щедрот[20] Флавия Валерия.
– В крупные города вторгались лишь дважды, были атакованы Сирмий и Диррахий, – сообщил комит. – Но это малые отряды, их набег успешно отразили…
– Я не спрашиваю о военных делах, – раздраженно произнес Антемий, а затем начал заводиться. – Я спрашиваю тебя: каковы наши материальные потери?
– Крупные города не страдают, у готов недостаточно сил и духа на их осаду, – зачастил комит. – Но они грабят поселки и виллы знатных людей.