зима, и все чаще белели сахарной ватой городские улицы. Летне-осенняя тяжесть, громоздким булыжником лежавшая внутри, отпустила, и Саша с озорством школьника шел к Ане, разбрасывая ботинками снег, дурачился и много шутил, а Точкина смеялась. Немов вспоминал былое: как они работали в кредитке, болтали без умолку по двенадцать часов. Как легко было с ней разговаривать; как беспорядочно они находили темы, как хохотали над чем-то, не обращая внимания на недовольных клиентов, как сидели на одном стуле (Аня в шутку выталкивала его, он в шутку сопротивлялся), проверяя заполненные досье… Как же это было давно… И вот он здесь, с ней, она не открыта, как в те времена, но все так же бесподобна, прожигает насквозь своими миндальными глазами, не отводит взгляд, не боится ничего, – сильная девушка; и никуда не делась легкость, и снова можно проболтать час или два.
Саша выходил в густую темноту зимнего вечера, заводил машину, и, пока прогревался двигатель, сидел в оцепенении, уставившись на яркое окно Аниного кабинета и ожидая, что она выглянет, но она никогда не выглядывала. Когда он уходил, Точкина задерживалась, доделывая дела, которые не успела завершить днем. Он в это время уже уезжал домой или в офис (чаще в офис), где тоже корпел над бумагами или сводил ежемесячный отчет по расходам и доходам. Дома в последнее время Немов не любил бывать. Саша ненавидел негатив, устал от ссор и скандалов и стал предпочитать работу обществу жены. В офисе никто не укорял, не пилил, не ныл и не распылялся попусту, стараясь поддеть как можно больнее. Тихонько бренчал на гитаре Гилмор, неспешно вторили ему Райт на фортепиано и Мейсон на барабанах, жирно подчеркивал мелодию бас Уотерса, – «Pink Floyd» играл на заднем фоне, успокаивая раскаленные нервы Немова. Саша залипал в экран ноутбука или устраивался на гостевом диванчике, листая журнал или комикс. В эти минуты он понимал, что устал от всего, что градации серого зашкаливают до дурноты, что еще чуть-чуть – и он перегорит и вольется в эту бесцветную кашу. Она поглотит его и выплюнет бесполезным и никчемным человеком с разбитой судьбой. Ему требовались новые впечатления, новая опора – та, что не будет разбрасываться обидными словами и литрами желчи и приносить зудящую боль.
Дома гудело электричество. Каждая молекула пространства квартиры была заряжена и заражена отрицательной энергией. Немов впитывал эту энергию. Она проникала в него, в его клетки и атомы, текла по венам и загрязняла мозг. Они с женой настолько привыкли ругаться (а затем по два-три дня не разговаривать), что он не считал это отклонением от нормы. Супруга выражала недовольство жизнью в Подмосковье, ерничала, если его проект стопорился, и ни в чем не поддерживала. Сфера IT, по ее мнению, не стоила и ломаного гроша, а когда Саша инвестировал туда средства, стучала костяшками пальцев по дереву – дурак, что с него взять! Немову было тяжело, затем он свыкся и отвечал уколом на укол, словно фехтовальщик в финальном поединке. Саша ловил себя на мысли: «Зачем он живет с женой? Почему не разведется? Почему терпит?» – поначалу