но очень болезненны: всё время хворают – то одна, то другая.
– Так что же? А вам то что?
– Как что? – с обидой в голосе отвечал Конский, – а лечить ведь нужно? То делать вдыхание гвоздичным настоем, то клизмы ставить. Вчера, например, я весь вечер мазал Жужутку березовым дегтем: откуда-то парша появилась. Да и вообще этой бедной собаке не везет:
в прошлом году ей дворник хвост отрубил, а в начале этого года, 19-го января – заднюю ногу телега переехала. Просто ужасно!
Конский говорил всё это убежденным, искренним голосом. Коренев смотрел на него, широко раскрыв глаза: он не мог понять такой любви к собакам, от которой могла бы страдать университетская карьера. Слегка улыбнувшись, он спросил:
– Ну, а ваша жена? Разве она сама не может лечить? Ведь собаки то не ваши, как говорите вы, а ее…
– Эге-ге! Где ей там, с ее здоровьем, – отвечал со вздохом Конский, – она даже никого из них выкупать не может, сейчас же спина и грудь начинают болеть. Нет, это всё уже лежит на мне. О, если бы не собаки, я давно уже был бы приват-доцентом!
Конский снова вздохнул и встал, собираясь уходить. Коренев не задерживал его и с облегчением встал, чтобы проводить гостя. Конский медленно разворачивал шубу, от которой пахло мокрой овечьей шерстью, и кряхтя и сопя стал одеваться.
– А вы плюньте на собак и занимайтесь, – проговорил с усмешкой Коренев, которому в сущности было глубоко безразлично, чем начнет заниматься Конский, – стоит из-за собак жизнь ломать!
– Эх-хе, – вздохнул Конский, – вам хорошо, вы холостой. Вот женитесь, увидите, как трудно заниматься женатому человеку. Очень трудно!
Он вышел в переднюю и у дверей столкнулся с Никитиным. Коренев попросил Никитина подождать в комнате, а сам отправился вслед за Конским запереть на ключ выходную дверь.
– Ну, что, скоро они придут? – весело спросил Никитин своего товарища, когда тот вернулся, – ведь теперь семь часов.
– Она обещала в половине восьмого, – отвечал Коренев, усаживаясь возле стола. – А вы чего так поздно?
– Да меня задержал на улице этот надоедливый Петр Леонидович. Представьте: дождь льет, как из ведра, ветер воет, тут всякий домой старается улизнуть, а он как ни в чем не бывало: пристал ко мне на улице и просит сообщить о том, как я смотрю на сущность души. Уж я увиливал, увиливал, но он так и не отстал: целых полчаса держал меня в воротах вашего дома.
Товарищи рассмеялись. Затем Коренев с деловым видом обратился к Никитину, подсаживаясь ближе к столу.
– Вот что, Сергей Егорович. Я хотел бы вас попросить придумать мне цитату для диссертации. Я боюсь, что начало уж очень сухое. А мне хотелось бы блеснуть каким-либо афоризмом, взятым из ваших философов. Не помните ли что-нибудь? Связанное с небом там, со звездами или с бесконечностью пространства. А?
Коренев пытливо смотрел на Никитина, приготовив бумагу и карандаш для записи. Никитин же задумчиво нахмурил лоб.
– Из философов? – переспросил после некоторого молчания он. – Да так трудно